Инженер страны Советов

Кстати, на складах обнаружили целых пять пулеметов ДШК и три автоматических гранатомета АГТ-40. Боеприпасов к ним тоже было в избытке. Как рассказал Шмульке, их гауптман, костюмчик которого мне пришелся впору, приторговывал трофеями. Не всегда за деньги, чаще за услугу. Поэтому и скопилось на складах столько всего, что пошло нам на пользу. Два ДШК и гранатометы отдали в стрелковую роту, а три оставшихся крупняка установили на КШМ и на два Т-28М1 в качестве зенитных.

Вечером вернулись взмыленные пограничники. Черных и Ухтомский сразу упали без сил, где стояли, а Земляной прибыл на доклад.

— Нашли мы эшелоны эти, — сказал он, выпив ковшик воды и отдышавшись. — Там небольшой разъезд и железная дорога двупутка идет на старые торфозаготовки. Вот оба пути и заняты составами. В одном насчитали двадцать танков на платформах, пять бронетранспортеров, несколько крытых вагонов и три цистерны. Еще один товарный стоит на соседнем пути, а чуть дальше стоит состав из семи вагонов. Состав с танками и товарняк охраняются парными патрулями, а вот тот, другой, сплошным оцеплением. Что-то важное там везут. Близко подбираться не стали, уж больно там постов понатыкано под каждым кустом. Сверху все прикрыто маскировочными сетями.

Отметив все на карте, отправил Земляного отдыхать, а сам задумался. Что же такое в тех вагонах, что их так охраняют. Где-то в глубине души зародилась какая-то непонятная тревога. Опять-таки танки. Нет, уничтожать их я не хотел, даже совсем наоборот, мне они нужны были целыми и невредимыми. Этими своими мыслями я и поделился с начштаба, комиссаром и командирами танковой и стрелковой ротами.

Все-таки хорошо, когда есть помощники. Вот и сейчас, посадив свой штаб разрабатывать план операции, я решил пройтись по расположению.

Удивительно, но немцы до сих пор не чухнулись относительно того, что у них в тылу творится такой беспредел. Никто не пытался связаться ни с гарнизоном Поселка, ни с ремонтными мастерскими. Благодать и пастораль.

Не менее благостная картина была и в ангарах, где немцы совместно с нашими танкистами занимались наведением последнего марафета на технику. То тут, то там слышались крепкие выражения сразу на двух языках. И что самое удивительное, все друг друга понимали отлично.

Увидев меня, ко мне тут же подскочил Шмульке и начал было докладывать, но я лишь махнул рукой.

— Все-таки он идиот, — произнес я, глядя, как два немца и два советских танкиста натягивают гусеницу на танк, а еще двое, немец и русский, приваривают сверху на башню турель для ДШК.

— Не понимаю, вы о ком, герр гауптман? — Шмульке так и продолжал обращаться ко мне по этому званию.

— Я о вашем Гитлере. И не хмурьтесь так, я не собираюсь вас агитировать. Выскажу вам, Ганс, свое личное мнение. Если бы Гитлер поумерил свой национализм, поменьше бы исполнял волю банковских магнатов, заметьте, в основном не немецких, и побольше бы уделял внимания развитию дружественных отношений с Советским Союзом, то он вошел бы в историю как один из величайших правителей Германии. А теперь он останется в памяти людей как величайший злодей. И не только в памяти всего мира, но и в памяти немцев.

Посмотрите на них, — я кивнул на работающих, — русские и немцы совместно делают общее дело. Это самый лютый кошмар для всех этих Ротшильдов, Морганов и Рокфеллеров, мечтающих править миром и делающих грязную работу руками немцев. Поэтому и войну они развязали руками Гитлера, чтобы не допустить союза России и Германии. Если честно, то мне вас даже жалко, Шмульке. Вам предстоит после поражения в этой войне долго и напряженно работать, восстанавливая свою страну и выплачивая репарации. Боюсь, что повторится второй Версаль. Мы, скорее всего, вам даже в чем-то поможем, но это будет точно в последний раз.

— Вы так говорите, будто уже победили. — Фельдфебель внимательно посмотрел мне в глаза. — Пока мы на вашей территории, а не наоборот.

— Временно, Шмульке, временно. Наполеон вообще взял Москву, а потом русские казаки поили своих коней в Сене. Вы, немцы, забыли совет своего великого канцлера Бисмарка, который завещал никогда не идти войной на Россию. У нас, у русских, есть такая пословица: «Русские долго запрягают, да быстро едут». Пока мы еще запрягаем, Шмульке. Мы еще и не начинали воевать по-настоящему. Кстати, хотите пари, Ганс?

— Пари? — удивился фельдфебель.

— Да, пари. Я обещаю вам, что пройдет не так и много времени, и я буду пить пиво в Берлине на Александер-плац, а весь город будет украшен красными флагами и портретами Сталина.

— Это смелое заявление, герр гауптман, — покачал головой Шмульке. — И что вы ставите?

— Да все что угодно. Я все равно выиграю. А что ставите вы, Ганс?

— Да я даже и не знаю, — пожал он плечами. — До войны я был простым сапожником, поэтому денег поставить не могу.

— О! У меня идея! Вы в случае своего проигрыша сошьете мне хорошие штиблеты. — Я хлопнул его по плечу.

Шмульке недоверчиво хмыкнул, но скосил взгляд на мои ноги, словно снимая мерку. Еще с минуту постояли с ним молча, глядя на слаженную работу наших подчиненных. Потом он вдруг заговорил.