Но вернемся в мою регулярную трудовую жизнь. За пятьдесят лет в строю
я вместе со страной пережил, перестрадал и переплыл по меньшей мере шесть различных (хотел было назвать эпох, но это слишком ходульно) общественных периодов развития (ну, это уж совсем канцелярщина). В общем, стремительно, непредсказуемо и бестолково менялась страна, и мы, ее обитатели и обыватели, разинув рты, следили за этими поворотами с опаской, как бы она не свернула в пропасть. Эти этапы мы называем по именам наших бывших и нынешних правителей и вождей: сталинский, хрущевский, брежневский, горбачевский, ельцинский. А сейчас, что бы ни говорили диссиденты и правозащитники, мы живем в путинскую эпоху. (Опять эта эпоха у меня выползла. А что делать — так оно и есть!) В нашей сбившейся с исторической колеи азиатской стране всё зависит от лидера и вождя и ничего — от нас, ее обитателей. Чтобы успокоить нашу больную совесть, нас называют народом, а народ, как известно, всегда прав, когда он в единстве с партией, правительством, вождем творит историю. Почему-то в Великобритании или во Франции ничего не меняется, когда Блэра сменяет Мейджор, а Саркази — Олланд. Может быть, потому, что там нет народа, а есть граждане?За мои пятьдесят лет я работал под началом многих директоров, а однажды сам, как последний дурак, три года поработал директором завода. Среди главных инженеров, быть каковым я предназначен по моей природе, бытовала утешительная (для нас, главных инженеров) поговорка: «Директор — это поглупевший главный инженер».
Дураки, слава богу, у нас встречаются везде, и среди тех и среди других, но личность директора предприятия всегда стояла особняком. От личности директора во многом зависела судьба и предприятия, и людей, работавших на нем. Что поделать, мы — азиаты, мы идем туда, куда нас ведут. Меня всегда занимала директорская проблема. С одной стороны, над директором висит тяжеленная глыба, именуемая ПЛАН, — молох, языческий идол, которому поклоняются и приносят жертвы, и есть люди, простые люди, с которыми директор общается каждый день, люди с их семьями и проблемами, люди, которые делают этот план и которым наплевать на высокие государственные цели.Этим простым людям нужно платить зарплату, которую сверху
требуют ограничить, и директор вертится как уж на сковородке, пытаясь совместить несовместимое. Меня давно интересовало, откуда берутся директора и какие потайные силы выбрасывают наверх этих вчера еще никому не известных персонажей, которым вручается власть над сотнями и тысячами. Кто эти люди?В моей копилке — портреты моих бывших советских директоров. Свой директорский портрет я стыдливо прячу в потайном ящике рабочего стола, и он не предназначен для общего обозрения. Я хочу показать, как со временем поэтапно менялись и мельчали директорские личности. Не потому ли менялась и портилась, катилась к распаду страна?
ВАСИЛИЙ АЛЕКСАНДРОВИЧ УСАТЫЙ.
1953 год. Только что умер великий вождь и учитель товарищ Сталин, но в стране пока еще ничего не изменилось. Я, голенастый и неуклюжий шестнадцатилетний подросток, только что окончил школу и работаю разметчиком в механическом цехе машиностроительного завода в Караганде. На мне — промасленные штаны, заправленные в заплатанные сапоги, и такая же промасленная куртка, на голове — писк тогдашней последней моды — кепочка-восьмиклинка с крошечным козырьком. Я — сдельщик, как и все работяги на заводе, что заработал, то и получил. Обычно меня загоняют во вторую или третью смену. Там работы поменьше, пацан справится. А сегодня мне выпала первая смена. Мое рабочее место — тяжелая чугунная, строганая и выверенная по уровню разметочная плита на козелках-подставках рядом с центральным проходом. На эту плиту мостовым краном с грохотом опускают литые чугунные и стальные детали. «Эй, разметчик! Давай быстрее!» Мне нужно по чертежу нанести на деталь и накернить линии, по которым затем эту деталь будут обрабатывать на станках — строгать, сверлить, растачивать. У меня для этого — набор инструментов: штангенциркуль, штангенрейсмус,
метровая стальная линейка, керно и молоток. Сегодня на редкость мало работы, ко мне пришел разметчик из соседнего цеха Димка, и мы сражаемся с ним на линейках, как в добрые старые романтические времена сражались герои Дюма. «Сеньор Димон, я вызываю вас на бой! И сегодня, клянусь дьяволом, прольется ваша презренная кровь! Один за всех, все за одного!» — «Это я сегодня увижу, какого цвета у тебя кровь! Защищайся, негодяй!»Мы с Димкой только успели принять боевые позы, как подбежал мастер Вислухин.
— А ну, петухи, кыш по местам, Усатый идет! Ну, куда ты побежал? Вон, к своей плите, и давай работай! Нет работы? А ты изобрази что-нибудь! Наслали пацанов на мою голову! — бурчит мастер.