Инженеры Кольца

Я чувствовал, и он, мне кажется, тоже, что это из сексуальной напряженности между нами, теперь уже нами понятной и названной, родилась внезапная и сильная уверенность в возможности существования между нами дружбы, той дружбы, которая была так необходима нам обоим в нашей изгнаннической судьбе и которая была так надежно проверена в те дни и ночи нашего страшного и опасного путешествия, что ее можно было бы назвать теперь — или позже — любовью. Но родилась она не из сходства и подобия между нами, а из различия, неодинаковости, и вот она-то и была тем мостом, единственным мостом над всем, что разделяло нас. Поиски взаимопонимания на сексуальной почве, в области секса, означали бы для нас опять-таки встречу существ из разных миров. Мы соприкоснулись тем единственным образом, которым могли соприкоснуться, и этим ограничились. Не знаю, правы ли мы были.

Мы еще немного разговаривали в тот вечер, и я помню, как трудно мне было внятно и вразумительно ответить на его вопрос, что собой представляют земные женщины. Мы оба были довольно скованы и осторожны по отношению друг к другу в течение нескольких последующих дней. Большая любовь между двумя людьми всегда ведь связана с возможностью и способностью причинять друг другу боль. А до этого вечера мне никогда не пришло бы в голову, что я могу причинить Эстравену боль.

Сейчас, когда барьеры, наконец, были сломаны, те ограничения в наших контактах и взаимопонимании, с моей точки зрения, стали для меня совершенно невыносимыми. Вскоре, через два или три дня, вечером, когда мы заканчивали свой ужин из подслащенного зерна кадика в ознаменование окончания тридцатикилометрового сегодняшнего перехода, я сказал:

— Прошлой весной, за ужином, в Красном Угловом Доме, вы мне сказали, что хотите узнать немного больше об умении общаться без помощи слов.

— Да, это правда.

— Если вы хотите, я попробую научить вас пользоваться мыслеречью.

Он рассмеялся.

— Я вижу, что вы хотите поймать меня на лжи.

— Если вы и лгали мне когда-то, то было это очень давно и совсем в другой стране.

Он был человеком воспитанным и глубоко порядочным, но очень редко — в силу этого — непосредственным, но сейчас он почувствовал себя приятно польщенным.

— В другой стране я могу по-другому лгать, — сказал он. — Но я полагал, что вам нельзя обучать этому умению… туземцев, пока их планета не присоединится к Экумену.

— Это не запрещено. Просто не существует такого обычая. А я это сделаю, если вы хотите. И если у меня получится, потому что ментор из меня неважный.

— У вас есть специальные люди, обучающие этому?

— Да. Не на Старой Земле, где часто проявляются эти природные способности и где, как говорят, матери так обращаются к своим еще не рожденным детям. Правда, я не знаю, что дети, им отвечают. Но большинству из нас этому умению приходится обучаться так же, как обучаются чужому языку. Или так, как будто это наш родной язык, только очень поздно найденный.

Я думаю, что ему были ясны мои побуждения и мотивы, в силу которых я предлагал ему освоить искусство мыслеречи. Ему очень хотелось это умение освоить. Мы попробовали. Я напряг память и постарался как можно точнее вспомнить те приемы, с помощью которых меня обучали мыслеречи в двенадцать лет. Я сказал ему, чтобы он очистил свой разум и погрузил его во тьму. Несомненно, он сделал это гораздо быстрее и точнее, чем когда бы то ни было это удавалось мне, ведь он был последователем ханддары. Тогда я обратился к нему с помощью мыслеречи так внятно, как только умел. Безрезультатно. Мы попробовали еще раз. Поскольку нельзя передавать, если нет приема, пока телепатические способности не пробудятся пусть бы только одним приемом, мне необходимо было до него «докричаться», заставить его услышать меня. Я пытался сделать это на протяжении получаса, пока мое сознание окончательно не охрипло.

Он был подавлен неудачей.

— Я думал, что это будет легко, — признался он. Нас обоих эти попытки утомили, и в тот вечер от дальнейших попыток мы отказались.

Последующие наши попытки оказались не намного более удачными. Я пробовал обращаться к Эстравену, когда тот спал, вспомнив, как мой ментор говорил о случаях «сонной коммуникации» у народов, находящихся в той фазе развития, когда телепатическое общение еще неизвестно, но из этого ничего не вышло.

— Может, моя раса вообще лишена этой способности, — сказал он. — У нас было более чем достаточно слухов и знаков, чтобы хотя бы создать слово для обозначения этого явления, но мне неизвестно ни об одном подтвержденном случае телепатии.