Инженю, или В тихом омуте

Ведь она только в воскресенье рассказала ему, кем был тот, кого она видела, — хотя уже во вторник днем он специально заехал, чтобы показать ей фотографию мужчины, сидевшего за ресторанным столом в большой компании. Точнее, там было несколько фотографий — тот же стол, только с разных точек. И она кивнула уверенно — она слишком хорошо помнила это лицо.

А он больше ничего не спросил — может, потому, что перед этим показывал ей еще фотографии, на которых были незнакомые лица, но их она отвергла сразу. А эту протянула ему. И он не задавал вопросов — он просто сказал, чтобы она не думала об этом больше, теперь пусть те разбираются, кому это нужно. И добавил, что у него есть минут десять. И она нагнулась, опираясь на стол, а он просто расстегнул брюки. И делал это сильнее и яростнее, чем накануне, — словно то, что она узнала того человека, усилило многократно его потенцию.

Так что она знала, что что-то случится, — но не думала, что так быстро. Она не сомневалась, что ей сначала покажут этого типа — привезут ее куда-нибудь и покажут его издалека, чтобы убедиться, что она точно его узнала. Чтобы не убрать по ошибке кого-то другого. Это сейчас, увидев передачу, они поняла, что на самом деле он всерьез опасался, что его попытаются убить вот-вот, и потому торопился — настолько, что ему хватило того, что она опознала человека по фотографии. А тогда она об этом вообще не думала. Ей было слишком хорошо, чтобы думать.

Четыре дня она жила у него — и четыре дня ей было не до мыслей. И это при том, что он уезжал каждый день надолго. Она его спросила еще, не опасно ли это, — а он, махнув рукой, сказал, что хуже будет, если он засядет дома или вообще уедет, надо, чтобы все как всегда было.

Так что он уезжал — а она спала до двух дня, а сегодня даже до трех. И в этом ничего удивительного не было — она впервые за последние две с лишним недели чувствовала себя спокойно, ей впервые никто не звонил, и не надо было рано вставать, и ни о чем думать, и ничего делать. Вот и был таким безмятежным и долгим сон. И даже снилось что-то приятное — сексуальное, естественно.

А к тому же она засыпала только в четыре, а то и в пять, не раньше. Потому что он не давал ей заснуть — а она ему. Потому что он вел себя так, словно такого у него никогда не было за его почти тридцать восемь лет жизни. Словно он впервые в жизни видел в женщине такое искреннее желание заниматься сексом, такое откровенное бесстыдство, такую животную страсть — и при этом от него ничего не хотели и ни о чем не просили.

Она не сомневалась, что у него их куча была, женщин. Потому что он был такой эффектный, потому что он был жутко сексуальный, потому что он был тем, кем был, — и мог заплатить за их услуги. Но все равно такого у него не было. Она в этом не сомневалась — и не потому, что он сам об этом несколько раз сказал. Просто это чувствовалось по его поведению. Он был ненасытен, он все время хотел, он мог делать это бесконечно долго, не кончая, — в то время как она испытывала столько оргазмов, что сбивалась со счета. Потому что у нее тоже такого не было — чтобы она так хотела мужчину.

Конечно, она играла — она всегда играла с мужчинами. И еще ей было важно вызвать в нем максимально сильное желание, которое заставило бы его еще сильнее поверить в то, что она говорит правду, и отпустить ее потом, когда все закончится. Несмотря на то что она слишком много о нем знает. Так что она играла — но это была максимально жизненная игра. Потому что он ей очень нравился. Потому что он казался ей красивым. Потому что он был намного старше ее. Потому что он был сильным и властным. Потому что она никогда не делала это с криминальным авторитетом — и не просто авторитетом, но таким, которого уважал и боялся весь город, в котором она прожила всю жизнь.

И это усиливало возбуждение. И это заставляло буквально требовать, чтобы он делал это по-разному — связывал, наказывал, насиловал. И не давать покоя ни ему, ни себе. Даже в минуты передышек, даже когда казалось, что сил уже нет, и все распухло везде и болит, и все тело дрожит от слабости и пережитых чувств — даже когда видела, что он измотан до предела и хочет спать, тем более что ему уже вставать скоро, — она все равно не оставляла его в покое. И начинала целовать грудь или спину, касаясь длинными движениями языка, и спускалась все ниже, обхватывала губами большие пальцы ног, облизывая их и дразня, стараясь, чтобы он видел ее при этом и она могла увидеть его глаза. И он возбуждался снова — и все начиналось сначала.