Инженю, или В тихом омуте

— Самое главное — не дай им себя сбить. Если будут слишком усердствовать, пообещай, что расскажешь газете. Им огласка не нужна — а против тебя у них все равно ничего нет. Но лучше не доводить до конфликта — лучше веди себя как всегда, и у них просто опустятся руки. Пусть думают, что ты дурочка — ничего не понимающая, наивная, честная. Настолько честная и настолько дурочка, что даже не убежала, когда увидела взрыв, — и теперь хочет донести, несмотря ни на что, всю правду до широкой общественности. Ты ведь идеальная инженю — можешь мне поверить, меня с детского возраста водили по театрам, и до недавних пор я был завзятым театралом…

Ей жутко понравилось это слово, когда она его услышала в первый раз. Именно от него и услышала. И что так называют актрису, которая играет невинных, неопытных, наивных девушек. И это так звучало — инженю, — так необычно, так красиво, так… Так, словно было придумано специально для нее. И она в него буквально влюбилась, в это слово. И обожала его до сих пор.

— О, это ужасно! — вздохнула притворно. — Вы обо мне такого мнения…

— Давай надеяться, что и они о тебе будут такого мнения. — Он опять улыбнулся сдержанно — типичной своей полуулыбкой. — Потому что если нет…

Он посмотрел на нее быстро, словно спохватился, что мог ее испугать. И тут же улыбнулся уже по-другому — широко, весело и ободряюще.

— Ты же знаешь, я все время перестраховываюсь. Кстати, хотел спросить — тебе не хотелось оттуда убежать? Я, признаюсь, был удивлен, когда ты сказал, что осталась. Нет, ты поступила абсолютно правильно — но… В общем, я бы предположил, что ты убежишь, — все-таки тяжелое зрелище. Так что должен выразить восхищение твоим поступком. Очень смело. И очень хитро — в смысле саморекламы. Но все же — неужели не хотелось убежать? Только честно…

На лице его была улыбка, но под ней прятался неподдельный интерес. Словно он видел ее почти насквозь и ему очень важно было до конца понять, какая она на самом деле. Вот прямо совсем понять, заглянув не просто внутрь, но в самую суть.

Она не в первый раз ощущала, что он ее как газету читает — газету, в которой для него не все понятно, потому что некоторые статьи набраны неразборчиво, но в которой с каждым днем разбирает все больше и больше, — и всякий раз испытывала дискомфорт. Может, потому, что он — единственный, кто разглядел что-то за ее игрой, — и так видел в ней больше, чем все остальные. И она с ним мало того что чувствовала себя абсолютно голой — не в физическом смысле, это было бы просто удовольствием, но в смысле моральном, — но и сама не хотела знать, что у нее там внутри. И естественно, не хотела, чтобы знал он.

Она уже так привыкла к своей роли, что с ней срослась, — а он почти всякий раз напоминал ей, что знает, что это просто роль. Очень хорошая, очень профессионально исполняемая — но роль. Ей все время вспоминался фильм про семнадцать мгновений весны — у нее школа была с идеологическим уклоном, так что образы личностей всяких типа Штирлица подлежали обстоятельному изучению, анализу и восхвалению. Так вот, она себя с ним чувствовала как Штирлиц, которому какой-нибудь Мюллер подмигивает все время при встречах, давая понять, что знает, кто он такой на самом деле, но не скажет никому. И Штирлиц испытывает дискомфорт, потому что одно дело знать самому, кто ты есть, и гордиться, что умеешь прятать и скрывать то, что надо, выдавая на поверхность совсем иное, — и другое дело, когда об этом знает хотя бы еще один человек. Не то чтобы ей нравились сравнения с мужчиной — но зато они точно передавали ее состояние.

— О, конечно, я испугалась! — Она закатила глаза, всем видом передавая, какой ужас выпал на долю молодой эффектной женщины, которой совсем не стоило такое видеть. — Был такой чудесный день, у меня было такое настроение, и он был такой приятный, он мне махал — и вдруг… И должна вам признаться, что я чуть не убежала. Но это было бы несправедливо по отношению к тому приятному молодому человеку. И к себе тоже. В конце концов, он себя повел как большинство мужчин, он исчез в самый неподходящий момент. И я подумала… Я подумала, что он даже не угостил меня бокалом вина. Я обратила на него внимание, я готова была с ним поехать куда-нибудь — а он… И я подумала, что ведь нет ничего страшного в том, если я сама себе компенсирую то, что он не сделал. Ведь ему все равно уже, и он меня подвел к тому же… А я — я помогу ему и себе. Может быть, меня заметит какой-нибудь режиссер или модный фотограф? О, вы представить себе не можете, какие ужасные девицы снимаются в журналах — в то время как эффектные девушки прозябают в безвестности. О, одинокой девушке так нужен мужчина, который бы ей помог! Небескорыстно, конечно, время джентльменов, увы, прошло, — но хотя бы так. И я подумала — пусть он мне поможет. Я ему — а он мне. И осталась…