Иоахим Лелевель

О том, как понимал Лелевель это полное (как мы сказали бы ныне — интегральное) изложение истории, говорила изданная в том же 1815 году книжка «Историка», являющаяся кратким очерком методологии истории. Она содержала не только основные указания о методе собирания источников, их критике, о восстановлении хода исторических событий и связи между ними, но и взгляд на то, что должно содержать изложение истории. Свои тезисы профессор развивал в лекциях, которые он читал в течение последующих лет. Он отмечал два аспекта истории — описательный и нарративный. Первый должен был основываться на географии, а материал свой черпать из этнографии, экономики и статистики. Второй развивался во времени, а следовательно, основывался на хронологии, но его предметом была не только политическая история, но наиболее широким образом понимаемая культура. В работе «О потребности глубокого знания истории», опубликованной в 1816 году, Лелевель перечислял те области, которые обязан разработать историк соответствующей эпохи: не только ход политических событий, но и характер общества, и взаимоотношения его составных частей, и тогдашний уровень различных наук и ремесел. «Внимание (историка) обращается к мастерству, к ремеслам, ко всяким промыслам, ему не может быть безразлично, как ткали, строили, ковали железо, клали печи и т. д.». Это были новаторские формулировки в ту далекую от нас эпоху, когда историю материальной культуры трактовали как диковинку, а не как интегральную часть исторического процесса.

Свои взгляды Лелевель развивал в процессе чтения курса всеобщей истории, начиная от древней истории, с многочисленными отступлениями в область вспомогательных исторических дисциплин: нумизматики, дипломатики, хронологии. Лекции его пользовались популярностью. «Не знаю, что привлекает моих слушателей, — писал Лелевель отцу в конце 1815 года. — У нас грязь, скверная погода… а, несмотря на это, на лекции еще в потемках собирается человек полтораста, если не более». Молодой профессор мог импонировать студентам своей громадной эрудицией, шла ли речь об античных источниках или о европейской литературе. Однако более всего он привлекал их своей личной заинтересованностью, полным темперамента изложением, а также явно ощутимым подтекстом лекций, едва прикрытой полемикой с взглядами эпигонов Просвещения, а тем более консервативной шляхты. Слушатели Лелевеля в подавляющем большинстве происходили из обедневшей шляхты, для которой образование было путем к интеллигентской профессии. Именно в этой среде вскоре оформилась политическая оппозиция, участников которой мы сейчас называем шляхетскими революционерами. Для этой молодежи тридцатилетний Лелевель был представителем не старшего поколения, а их собственной среды, выразителем их собственных интересов и устремлений.

Лелевель чувствовал себя хорошо в Вильне. Одновременно с работой в университете он готовил новые научные публикации, в частности обширный том «Древняя история». Он нашел также в Литве преданных друзей и, как мы увидим далее, известное поле общественной активности. Зато плохо обстояло дело с его ученой карьерой. Лелевель не принадлежал к числу тех, кто умеет и стремится заботиться о материальных благах. Попечительство намекало на перспективу назначения его адъюнктом и на предоставление стипендии для заграничного путешествия. Более старые профессора с завистью наблюдали за успехами пришельца из Варшавы. После трех лет преподавания вопрос о назначении Лелевеля на кафедру продолжал оставаться открытым. Между тем в Варшаве был основан новый университет, и Лелевель надеялся получить кафедру истории в своем родном городе. Впрочем, и это кончилось ничем: в Варшаву его пригласили на должность библиотекаря и предложили читать курс библиографии. Это значительно сужало область влияния Лелевеля на молодежь по сравнению с лекциями, которые он читал в Вильне. Однако, с другой стороны, предлагаемая ему в Варшаве должность означала продвижение по службе и открывала новое поле для научной работы. А прежде всего он мог показать руководителям Виленского университета, что он не зависит исключительно от их милости. В 1818 году Лелевель переехал в Варшаву, не испытывая, впрочем, по этому поводу особого энтузиазма. Ян Снядецкий, в это время уже не ректор, с удовлетворением приветствовал это решение. «Я поздравляю наш (университет), — писал он Чарторыскому, — что он избавится от этого человека, у которого наука отняла разум, а взрастила наглость».