Среди груды неразобранных бумаг, оставшихся после смерти композитора, нашлась рукопись с нотными значками. Музыка, соло для скрипки, но какое–то странное: трудное, дерзкое, едва ли вообще годное для исполнения. Дрожащим почерком было надписано на манускрипте: Для городской гильдии скрипачей.
Члены городской гильдии были польщены, однако ни один из них не брался сыграть эту мелодию. С рукописи сняли копии, раздали их музыкантам, и самые честолюбивые репетировали у себя дома. Ничего не получалось, и члены гильдии находили себе оправдания: эти ноты невозможно сыграть одновременно! Что это взбрело в голову старому композитору? Должно быть, слегка помешался перед смертью. Странная, дисгармоничная музыка, хотя кое–какие интересные пассажи встречаются, не будем отрицать. В итоге все решили попробовать еще раз, помучиться еще денек, хотя и подозревали, что старик, возможно, и не предназначал эту музыку для исполнения. Да это же просто невозможно исполнить! И в конце концов про завещание композитора все забыли.
Прошло много лет, и в город пришел старик с длинной растрепанной бородой, со старенькой скрипкой подмышкой. На музыканта он не очень–то был похож, скорее цыган или бродячий торговец, подрабатывающий уроками музыки. Он снял комнату неподалеку от городской площади, и вскоре просочился слух: по вечерам, в темноте, заезжий музыкант играет какую–то небывалую, прекрасную мелодию. Под окнами гостиницы собрались члены городской гильдии.
Они–то сразу поняли, что к чему. Это была та самая мелодия, которую завещал им давно умерший композитор. Ее невозможно было сыграть — ну, то есть почти невозможно. Этот старик играл, и под его смычком мелодия пела и плясала, вздымалась и опадала. Дикая, странная, упрямая, нежная.
Когда последние отголоски мелодии замерли, кто–то из членов гильдии зааплодировал, но другие стали возмущаться: «Это наша музыка!» — орали они. — «Какой–то чужак, не из членов гильдии, является в город и пытается играть нашу музыку? Дураками нас выставил?!»
Окно распахнулось, и старик выглянул на площадь.
— Я — сын композитора, — сказал он. — Отец сам научил меня играть эту музыку. И перед смертью он принял меня в гильдию. Он имел на это право, ведь он был вашим почетным председателем, разве вы забыли?
— Чушь! — закричали разгневанные скрипачи. — Нечего тебе делать в нашем городе! Какая наглость!
На следующий день скрипач ушел, и никогда больше не звучала его прекрасная мелодия.
В этом эпизоде Иисус цитирует библейский стих, озадачивавший немало комментаторов. Это стих из псалма 81, где сам Господь, обращаясь к какой–то группе людей, предостерегает: хотя они претендуют на особый статус, их жизнь не соответствует столь высоким притязаниям. Им дали ноты, но сыграть эти «музыканты» не смогли.