Иоанн Грозный (СИ)

         Хлопок в ладоши. С топотом ворвались скоморохи. Повторяли номера, скомканные на площади. Царь  улыбался без радости. Никто не ведал, о чем думает, чего еще от него ждать. Иоанн позвал к себе будущую царицу, усадил на колени. Ефросинья подчинялась. Покорно села, улыбалась, не зная какою улыбкою. Ежели казалась смущенною, наблюдатели прозвали бы то лицемерием, глядела бы без страха – наглостью. Когда Иван и Иван Петрович Шуйский вернулись, Ефросинья снова была на столе, плясала под звуки бубна меж блюд и кубков.

         Перекидываясь глазами с наливавшегося вином Ивана на дурашливо ухмыляющегося Феодора, одною из мыслей Иоанн подумал, насколько подавлены сыновья его строгостью, а под ее льдом-то не безволие? Чего боятся они, и сыновья, и бояре с клиром, народец?! Не милостив ли он? Треть страны церквам роздал! Бедны ли бояре?! Мало ли дворянству подарков?!. А вот, про сыновей: дурням достанется царство! Один олух умный, другой – без определения. Иван недавно зачитал батюшке сочиненное похвальное слово Антонию Сийскому. Тоже писатель! Сравнить ли с Плутархом или Аристотелем? По советам учителя Александра Великого и строил Иоанн правление, по крайней мере, убеждал себя в том. Из Плутарха брал в голову благородство древних характеров, тем описанных. Брал, да следовал ли? Жалко отдавать глупцам великими трудами собранную  библиотеку. За привезенные из заморья фолианты платил сторицей. Читал на славянском, греческом, латыни.

         Неприятно засосало под ложечкой. Иоанн был в деда, отец был мягок. Но этот  Иван-наследник? Ой не похож  на меня! Отдаст царство боярам. Станут государство раздирать, как дрались у его младенческой постели. Воры и тщеславцы!.. Иоанн поймал боковой взгляд Годунова. На миг ему показалось, что Борис думает похожее. Иоанн отогнал суетную мысль: не может подлец Борька кумекать сродственно. Будто устрашенный, Борис занялся Феодором. Заботливо отер слюнявый рот, выбрал хлебные  крошки и капусту с бороды. Едва зародившись, подозрение угасло, убаюканное всегдашней Годуновской угодливостью, отлучением от себя, растворением в желаниях Божьего помазанника.

         Иоанн взял Ефросинью и повел в спальню проверять прелести. Бомелий и бабки кошками кинулись за ним, да остановились, вняв: без их искусства обойдутся. Вслед за царем уходили бояре с дворянством, утекали думные дьяки, приказчики. Пьяницы остались. Тут впустили глядевших в окна оборванцев. Географус и скоморошья компания хватали в сумы дорогое вино и закуски, пока нищета  не умыкнула, сожрала кушанья. Прислуга спешно меняла золотую и серебряную посуду на глиняную, тоже набивала торока и пазухи богатым угощением. Всякому во дворце не нравилось, что царь докармливал голытьбу. Впрочем, в нее мешались люди и вполне приличные: монашки, купцы и целовальники, без стыда, себя не уважающие.

         Народ влетел, жадно, нетерпеливо набросился на еду и питие, обвиняя слуг, что унесли многое. Они-то из окон подметили, чего покушать стремились и унести, подобно всем. Общее дармовое расхищение.

         Годунов уводил Феодора к ожидавшей Ирине. Должны свыкнуться оба. Феодор нуждался более в уходе, чем в любви.  Борис усмотрел молодым совместное занятное развлечение – молиться. И тот, и та к тому были склонны. Феодор побежал к Ирине, никуда более не глядя.

         Географус сидел с тремя Бельскими на боковой лавке перехода меж палатами. Поодаль толклась царская охрана, стрельцы Разбойного приказа, подчиненные Богдана.

         Географус был доволен устроенным праздником. Показал все номера царю. Первую часть на площади скомкали из-за государева невнимания, так у творцов собственный приплод: чудесный гонорар, лихой и непойманный   ухват со сметы, сердечное сознанье лепоты постановки. чем заменить сие торжество человека искусства? Географус имел право веселиться. Его ожидала благодарность товарищей, коим он без излишеств, но отвалил с царевых денег, дал  и показаться в красе. И царей, и императоров изображали. Бабы-актерки ходили нарядные, напомаженные. Подолгу с подмостков говорили чужие слова, словно собственную заумь.

         Нетрезвый Географус схватил Бориса за порты, держал цепко:

- Не спешите! Не летите! – смеялся глазами.

- Мне к царевичу!

- А выпить с нами?!

- Да нет же!

- А за царя Иоанна Васильевича? – не отпускал Географус.

         Годунов вздохнул. Не жадничая, Богдан налил полный кубок греческого вина. Годунов пригубил.

- За царя – по полной! – заплетающимися языками выговорили Афанасий и Давид Бельские, пряча улыбки в бороды.

         Борис выпил до конца и спешил уходить. Вроде и Географус соглашался отпустить его. Маэстро оторвал от прихваченного с царского стола жареного павлина голову  и протянул Борису на закусь красное мясо, растрепавшееся на позвонках. Жир капал с пальцев.

- А за оружничего? За Богдана Яковлевича? За Разбойный приказ? За ближнюю государеву охрану? – хмыкнул щуплый Давид.

- Отчего ж, с уваженьицем! – Годунов выпил за самодержавную охранку, за бойцов с внутренним ворогом.