Иоанн Грозный (СИ)

- А то давайте заставим московских бояр назвать своих подельников. Под пыткой на миру укажут с кем воровали!

         Бояре повалились на колени перед народом. Плакали, униженно кланялись. Царь тоже в очередной раз низко поклонился народу, призывая решенье. Из толпы продолжались разноречивые выкрики. Имена виновных текли рекой. Чернь рванулась к помосту бить и драть столичных бояр. Опричники пресекли самосуд.

         Иоанн остался довольным произведенным эффектом. Не развивая более народного негодования, он тронул коня, ловко спустился с помоста и поехал к Волховскому мосту. Через него – в кремль. Опричники  положили шубы на шеи лошадей и явились новгородцам в монашеских рясах невиданного братства. Впереди шло духовенство с крестами, иконами и хоругвями, потом ехал царь с тремя сотнями  сих избранников, далее – толпа.

         Годунов и Василий Шуйский подгоняли стариков бояр, не дав им сесть в возки. Пешие, грузные, задыхающиеся, они торопились не выйти из окруженья опричных всадников, не поддаться толпе, норовившей бросать в них снежки и каменья. Прятали в своей среде, заслоняя спинами младых сыновей с внуками,  бежавших на неловких ножках. Опричные кони и ноги всадников, не считаясь, небрежно толкали зажатых меж ними бояр.

         Борис успел пожелать здоровья  Никите Романову. Это был среднего роста зрелый человечек с проницательными глазками на круглом плоском лице. Никита Романович Захарьин-Юрьев, таковым было его полное имя, держался подалее дворцовых интриг, но занимал важный пост дядьки, то есть воспитателя, старшего царевича. Так как Борис Годунов, помимо должности стряпчего, исполнял обязанности дружки

, обоих царевичей, он хорошо знал брата покойной царицы Анастасии.

         Новгородский архиепископ исхитриться поймать Бориса за рукав, шепнул, дыша давнишней постной трапезой:

- Премного благодарны за  колокольный звон. Известил нас, не дал заставить врасплох. Знали, что царь идет, но не чуяли страшной беды. Надеялись пройдет мимо на Литву. И слово ты подсказал…

         На ходу Борис попросил благословенья и поцеловал покрытую старческими пятнами архиепископскую руку:

- Польщен, владыка. Но не ведаю о чем слово.

         Годунов припомнил слова царевича Ивана и  Малюты-Скуратова, сказанные на княжеском помосте. Они тоже отметили благовест. Ровно звон вывел. Соврал не более семи раз, как сказал ворчливый Малюта. Празднично государя встретил, рассеял гневливый  дух. Видишь, не начал сразу казней.

         Малюта-Скуратов, подобно царю, и соответственно - царевичам, считался большим мастаком по части звонов. Не даром Иоанн именовал его параксилиархом. В церкви московского опричного дворца и в Александровой слободе он часто играл к службам.  Похвала из уст властного знатока ценна. Выходит, расстояние скрало недостатки исполнения. Борис не столь был уверен в своей с Васей Шуйским игре. А вот многим он угодил: и царю, и тысяцкому, и архиепископу с боярами.

         Нехорошо все же вышло, что он вбухал двенадцать одиночных ударом тяжелым колоколом, но за тем не перебрал от малого колокола к большому. Предположим, отлил он «Достойно…» к  литургии, и двенадцать ударов по числу апостолов. Какой бес его попутал  добавить еще три удара?.. Другие заботы отвлекли Годунова от разбора звонарного искусства. Царь воссел в соборе Святой Софии слушать службу, кою должны справить совместно митрополит и архиепископ, потребовал  дать стряпню: шапку Мономаха, мантию, скипетр и державу.

        После литургии по уговору с архиепископом, иереями и господами

было определено, что иноки и священники по их винам внесут в царскую казну двадцать рублей серебром с головы, граждане – того более. Опричники рассеялись по новгородским стогнам и весям, опечатывать  церкви, монастыри, лавки и дома лутчих

граждан. Городских чиновников оковали цепями и посадили под домашний арест, под страхом смерти запретив самовольно расковываться, пока в их отношении судами решено не будет.

         Нетствовавших платить пеню расходов за войсковой нынешний поход  вели на Ярославов двор на Малютин правеж. Прилюдно били кнутом, вырывая обещание выплатить пеню. Настороженное ликование царским въездом сменилось всеобщим рыданьем, стонами пытаемых. Никто не исхрабрялся жаловаться, ожидали еще худшего.

         После покаянной молитвы и отпущения грехов с новыми благословения ми от святителей царь прошел в архиерейские палаты. В трапезной сел с сыновьями за отдельный стол. Ниже расположился ближний круг, за ним – московские бояре и приказные дьяки, в расчете на случайную милость, они мозолили государю глаза преданностью, таскались в объездах, как не гнал он их невниманием, ведь не правит, живет отдельно от земщины

! За нижними столами сидели тверские и новгородские лутчие,  вятшие люди,  делегация из Пскова, высшее духовенство  Москвы и обоих северных земель.