Иоанн Мучитель

Василису он увидел почти сразу. Спотыкаясь и падая, та со всей мочи спешила в город, до которого оставалось не меньше трех верст. Никогда в жизни Третьяк так не бегал, как в этот день. Ноги сами несли к одинокой фигурке, спешащей навстречу. Подбежав, схватил за руку — времени для объятий уже не оставалось, — и потянул за собой, обратно в крепость. Та не противилась, но чувствовалось, что сил у женщины почти не осталось. Однако, оглянувшись назад и увидев выезжающих на опушку всадников на приземистых лошаденках, она сумела-таки на время заставить себя не отставать от мужа, но длилось это недолго. Теперь даже страх, извлекший из нее остаток сил для бега, не мог побудить ее продолжать движение.

— Один спасайся! — отчаянно крикнула она Третьяку. — Не уйти нам вдвоем.

— Врешь! — зло крикнул тот. — Однова спасти не возмог, так ныне не бывать тому. Либо вместях добежим, либо… — Он, не договорив, решительно шагнул к ней и, подняв Василису на руки, вновь рванулся к городу.

На бег он теперь перейти не пытался. Статная женщина весила и впрямь немало. Сил хватало только на быстрый шаг, да и то пока — уж больно быстро они кончались.

Заливной луг перед рекой Хуптой, за которой ждало спасение, одолеть он не успел — ногайцы оказались быстрее. Но Третьяк не сдался и тут. Опустив жену на землю, он широко расставил ноги и изготовился к последнему бою в своей жизни. Но вначале предстояло раздобыть оружие. Ловко уклонившись от брошенного аркана, он тут же коршуном метнулся на оторопевшего от такой прыти степняка. Кочевник не успел даже схватиться за рукоять сабли, когда Третьяк выбил ногайца из седла, свалил на землю и тут же полоснул его же саблей по худой грязновато-желтой шее.

Держа в руках оружие, он немедленно отпрыгнул назад, к Василисе. Бежать нечего было и думать — к ним подъезжали еще трое кочевников, но уже неторопливо, с опаской, успев по достоинству оценить русского батыра. Наконец один из них отважился первым. Подбадривая себя дикими выкриками, он решительно устремился на Третьяка. Устремился, чтобы спустя секунды тоже лечь рядом с первым воином.

— Беги! — успел повернуться Третьяк к жене.

— А ты?!

— Одну не защитил, так хоть к другой не подпущу! — крикнул он вместо ответа. — Беги говорю! Тебе все едино мне не помочь, а себя для детишек спасешь.

— Напрасно ты так, Иоанн Васильевич. Мою мать не только Настеной, но и Сычихой звали, — упрямо откликнулась Василиса.

Сосредоточенный взгляд ее васильковых глаз устремился в сторону степняков. Не прошло и нескольких секунд, как вначале одна, а затем и вторая лошадь, вдруг отчаянно заржав, встала на дыбы, пытаясь сбросить с себя опешивших всадников.

— А и впрямь подспорье, — почти весело отозвался Третьяк. — Теперь можно и потихоньку назад отступать.

Но пятились они недолго. После некоторого замешательства на них налетело сразу пятеро, так что пришлось вновь биться. Однако и тут Третьяку еще везло — дважды вражеские сабли прошлись по касательной, оставляя на теле обильно кровоточащие царапины, а на земле прибавилось еще три трупа. Двух унесли обратно перепуганные лошади.

Богато одетый ногайский мурза Конкар-ага, ехавший в первых рядах, неодобрительно покачал головой и, не оборачиваясь, махнул рукой. Почти сразу же в Третьяка впилось три стрелы.

— Так и не защитил, — простонал он, с досадой посмотрев на стрелу в груди.

Ухватившись за древко, он попытался было ее вытащить, но тут с легким свистом в него вонзилось еще пяток. Повернувшись к Василисе, он успел лишь молвить:

— Прости, — и тут же тяжело рухнул на землю.

Василиса молча опустилась на колени, не до конца веря в случившееся, всмотрелась в дорогое лицо, которое на глазах покрывалось еле заметной паутинной сеткой смерти, до крови прикусила губу, чтобы не взвыть в голос, нежно поцеловала мужа и, переняв из мертвой руки саблю, грозно выпрямилась над его телом.

— Ну! Кто с русской бабой совладать отважится?! Подходите, твари немытые! — выкрикнула она зло.

Конкар-ага одобрительно поцокал языком:

— Якши уруска. К себе возьму, — и тут же досадливо сморщился — пущенная кем-то из воинов стрела с хищным посвистом впилась Василисе в грудь. Падала она медленно, скорее оседала. Да и потом, уже опустившись на колени, она еще нашла в себе силы взять руку Третьяка, поднести к губам и молча улечься у него на левом плече, как она обычно любила засыпать, только теперь навечно.

— Кто? — мрачно спросил мурза.

Почти тут же незадачливый воин, решивший услужить своему командиру, был грубо стянут с лошади и скручен. Сурово глядя на него, Конкар-ага неодобрительно заметил:

— Ты оскорбил меня, — пояснив: — Теперь из-за тебя кто-то может подумать, будто я напугался русской бабы, — и махнул рукой.

Стоявший сзади дюжий силач Курбан, повинуясь приказу, ловко запрокинул голову виновника и ловко полоснул по горлу кривым острым ножом.

— Отнести тела к воротам, — немного подумав, приказал Конкар-ага. — Храбрый батыр должен умереть в почете, — и сокрушенно вздохнул, осуждающе покосившись в сторону валявшегося в траве с располосованным горлом. — Ах, какую бабу загубил, дурень!