Иоанн Мучитель

К свеям решил было обратиться, но там при дворе затеяли траур в связи с кончиной короля Густава Вазы, так что и на севере его ждала неудача. Рисковать же получить какое-либо оскорбление в случае обращения к императору Максимилиану он не решился вовсе. Однако слово, что дал себе, сдержал и в жены взял не свою подданную, а «благородных» кровей. Насколько — сказать трудно, потому что кабардинский князь Темир-Гука, если смотреть на его владения беспристрастным взглядом, уступал многим из его именитых вотчинников и не только князьям, но и иным боярам. У тех же Романовых-Захарьиных что землицы, что крестьян имелось куда как побольше.

Зато юная Кученей, тут же окрещенная в Марию, и впрямь была красива. Правда, чуточку раскосые глаза кабардинки сверкали излишне дико, да и не обладала она ни вежеством, ни изысканностью манер, но тут уж ничего не попишешь. Зато не роба.

Пировали три дня, и все это время ворота Москвы оставались под замком. Согласно указу государя, всем жителям столицы, равно как и ее иноземным гостям, запрещалось покидать и город, и даже свои дворы.

Но это было потом, спустя год, а пока Иоанн с первых же дней приступил — помимо вечерне-ночных увеселений — к тому, к чему давным-давно стремился всей душой. Душа горела поквитаться с гнусными мерзавцами, которые обманом выкрали его из сельца Воробьево в близлежащий лесок, а оттуда, напоив какой-то дрянью, спровадили в дальний путь к проклятым заволжским старцам.

Избушка научила его не торопиться, и, потому, как бы ни стремился он к отмщению, внешне своей торопливости он ничем не выдал, неспешно вызнавая, как да что. Сведения, которые он получил в течение первой же недели, не обнадеживали. Оказывается, о том, что заволжские старцы на самом деле еретики, стало известно и в Москве, но, вызванные на допрос, они все, включая отца Артемия, успешно сбежали из Руси в Литву. Пытаться достать их оттуда было можно, но настолько хлопотно, что Иоанн даже не стал пробовать, оставил на потом.

К тому же, как ни крути, а они были не более чем сторожами. Да мало того, что сторожами, так ведь они еще и искренне считали, что перед ними не царь всея Руси, но лишь человек, до чрезвычайности похожий на царя и по этой причине возомнивший себя им. Так в чем их преступление? Возлагать на них вину за его двенадцатилетнее пленение все равно что винить землю за то, что она позволила вырасти ядовитому грибу, которым ты отравился. А вот где взять этот самый мухомор — Иоанн не знал. Пока не знал.

Сидючи в избушке, он внимательно вслушивался в обрывки разговоров, которые они вели между собой, но ничего, что касалось бы его похитителей, так от них и не вызнал. То ли сами не ведали, то ли… А душа жаждала немедленно предпринять что-либо. Но потом Иоанна осенило. Советники! Как он мог забыть о них? Чем еще этот сукин сын мог расплатиться со своими помощниками за свое столь внезапное возвышение? Да только тем, что их выдвинул вперед, поднял высоко вверх.

Так наметились первые две жертвы — отец Сильвестр и Алексей Адашев. Уж без кого-кого, но без них не обошлось. Конечно, лучше всего было бы вздернуть их на дыбу да поговорить по душам, выгнав катов прочь, чтобы выкрикнутое ими слышал только царь, но, как следует поразмыслив, Иоанн отказался от этой затеи.

Первое — сразу после этой дыбы их надлежит убить, причем тайно и собственноручно, поскольку могут признать в своем государе Подменыша, то есть на самом деле истинного царя, но для них как раз самозванца. И пускай у них будет всего десять-двадцать часов до казни, но и за такой скудный промежуток времени, при желании можно сообщить многим и многим, что царь-то не настоящий. Станут ли они это делать — неведомо, но он, Иоанн, на их месте непременно так и поступил бы, чтоб напакостить перед смертью — терять-то нечего, а человеку свойственно прогнозировать поведение окружающих, исходя из своего.

Отсюда следовало и второе. Кто-то из услышавших их крамольные речи — пускай всего двое-трое — непременно передадут это далее, и уж на следующий день слух понесется по всей Москве. К тому же произнесены такие крамольные слова не каким-то побродяжкой, а самыми что ни на есть ближайшими людьми, славными умом, честностью и прочими добродетелями. Тут уж поневоле задумаешься — а не с того ли их и вздернули на дыбу, не с того ли так сильно переменился государь, что он и впрямь…

Значит, следовало расправиться с ними келейно, да так, чтобы они при этом вообще ни разу его не увидели. К тому же этому благоприятствовали и обстоятельства. Пир за пиром, которые закатывал Иоанн в своих палатах, проходили не без пользы для царя. Тринадцатилетнее воздержание плюс крепкое здоровье позволяли ему оставаться трезвее прочих и слушать, слушать, слушать…

Вскоре ему стало ясно, кто стоит за Адашева, а кто — против. И первыми из этих супротивников были Захарьины-Юрьевы, которых он вновь, в пику Подменышу, приблизил к себе якобы оттого, что теперь у них у всех одно горе — утрата дорогого человека.