Иоанн Мучитель

— Я тут мыслю храм святому Сергию Радонежскому поставить. Уже и местечко во дворе Богоявленского монастыря присмотрел. Как раз он там встанет. Хочу, чтоб его шатер надо всеми прочими высился, яко колокольня моего деда. Возможете ли? А я уж для вас ничего не пожалею, — заверил он. — Всю казну наизнанку выверну, но вас всем, что ни скажете, удоволю.

Худощавый Иван Яковлевич вопросительно обернулся к низкорослому кряжистому Барме. Ответ Посник знал, но вдруг товарищ встанет поперек. Однако Барма лишь тяжело вздохнул и виновато отвел взгляд в сторону. Сознаваться в собственном бессилии настоящему мастеру всегда тяжко, а тут был как раз такой случай. С другой стороны, не кривить же душой перед государем. Грех это. Потому и сказал Иван Яковлевич как есть:

— Слыхал, поди, царь-батюшка, что лебедь лишь единожды в жизни поет, пред тем как помереть. Прощальная она у него. Потому и зовут в народе самое величавое из того, что тот или иной сумел сотворить, лебединой песней. Так же и у нас. Спели мы свою песню, государь, а иную… Как ни надсаживайся, ан все одно — хуже прежнего она выйдет.

— Неужто помирать собрались? — попытался перевести разговор в шутку Иоанн.

— Кому когда помирать — господь решает, но все одно — ныне нам это дело не возмочь. Может быть, опосля как-нибудь.

— А я и не тороплю, — оживился царь. — Понимаю, передохнуть надобно. Неделю, две, месяц — сколь потребно, столь и веселитесь.

— Тут не месяцами пахнет, государь, летами, — заметил Барма.

— А не много ли гулять наметили? — нахмурился Иоанн.

— Почто гулять? — миролюбиво ответил Посник. — Трудиться будем да душу к новой песне готовить.

— И когда ж она у вас к ней доспеет? — еще больше помрачнел Иоанн, которому становилось понятно, что ни сейчас, ни через год или два за его работу эти упрямцы не примутся.

— Опять-таки о сем не у нас — у господа вопрошать надобно. Кто ж ведает, когда он соизволит еще раз своим дыханием нас осенить.

Битый час тогда вбухал на них Иоанн, раздражаясь все больше и больше, золотые горы сулил, но оба непреклонно стояли на своем — ныне краше этой церквы им не осилить.

— Не стоит она пред очами нашими, — рубил Барма. — Пусто пред ими.

И взывал в отчаянии Посник:

— Мы в нее всю душу вложили — чем ныне строить, государь?

— Душу, стало быть, вложили! Строить им нечем! Не стоит пред очами, значит! — окончательно разъярился Иоанн от осознания, что проклятый Подменыш даже в такой пустяковине вновь обошел, обхитрил, объегорил его.

— Не зрим мы нового творения, государь, — повторил следом за товарищем Посник.

— А на что тогда вам очи, коли вы ими зрить не желаете?! — взорвался Иоанн и… хлопнул в ладоши…

…Соколиные очиКололи им шилом железным,Дабы белого светаУвидеть они не могли.

Их клеймили клеймом,Их секли батогами, болезных,И кидали их,Темных,На стылое лоно земли…[34]

Ближним же боярам царь, не желая расписываться в собственном бессилии — каких-то холопов и то примучить не сумел, — сказал на пиру иное:

— Не хочу, чтоб они еще раз такую красу воздвигли.

Эти-то слова, услышав их от одного из постригшихся впоследствии бояр, и записал на своих листах летописец.

Чтобы в Суздальских земляхИ в землях РязанскихИ прочихНе поставили лучшего храма,Чем храм Покрова!

Вот и выходило, что даже простой храм, где всего и делов, как рассуждал Иоанн, найти хорошего зодчего, который построит что угодно, лишь рублевики подавай, на деле возвести не удавалось. А из-за чего? Да из-за глупого упрямства чванливых мастеров, возомнивших о себе невесть что.

Он не оставил своей затеи, повелев вести розыск по всей земле — авось вызовется кто из мастеров переплюнуть своих собратьев. Сыскать удалось. Нашлись такие, что посулили царю возвести не храм, а чудо. Иоанн, поверив им, дал все, что просили, но когда новое строение выросло наполовину, уже понял — не то. Правда, виду не подал, понадеявшись, что это ему лишь мнится.

Иоанн и потом, когда уже отделывали купола, ничем не выказал своего раздражения, хотя тут и слепой заметил бы — не то. Сам по себе воздвигнутый храм без всякого сомнения был красив. И стройность в нем присутствовала, и величавость, и плавность линий, и гармония, однако чего-то все равно не хватало. Была в храме Покрова, который в народе очень скоро стали величать храмом Василия Блаженного, некая загадка, осилить которую новые мастера так и не сумели[35].