Тогдашние политические события делали невозможным обращение к швейцарскому правительству с предложением устроить что-либо подобное детскому приюту в Станце: правительству страны было не до филантропических и педагогических опытов. К тому же, хотя Песталоцци добился в Станце успеха, о котором и мечтать было нельзя, и хотя ему пришлось лишь по необходимости бросить любимое дело, “доброжелатели” Песталоцци ухитрились и на этот раз объяснить ситуацию не в его пользу. “Да, – говорили люди, называвшие себя друзьями Песталоцци, которые, быть может, были огорчены неудачей своих предсказаний о непригодности его ни к какому делу, – в продолжение пяти месяцев он может изображать собою человека, годного к чему-либо, но уже на шестом наверняка это ему надоест. Наперед можно было знать, что, в сущности, он ничего никогда не окончит. Никогда он не был в состоянии произвести что-либо стоящее внимания”. Неудивительно, что ввиду таких суждений Песталоцци решил не обращаться к своим старым друзьям, входившим тогда в состав центрального швейцарского правительства, а стал искать себе учительского места поблизости от тогдашнего своего местопребывания. Место скоро нашлось в Бургдорфе, и Песталоцци немедленно перебрался туда.
Должность, которую получил Песталоцци, была должностью помощника учителя в школе грамотности (так называемая Lehrgottenschule, в которой учились дети от 4 до 8 лет исключительно чтению и письму). Учителем, которому подчинялся Песталоцци, был малограмотный человек, главное занятие которого состояло в шитье башмаков и для которого учительство являлось только побочным делом. Башмачник, гордый своим уменьем шить башмаки, был очень недоволен попытками Песталоцци вести обучение детей по новому методу, резко отличавшемуся от метода его, башмачника. Вместе с тем башмачник не мог не чувствовать превосходства Песталоцци и стал опасаться, как бы последний не занял его места. Чтобы избавиться от неудобного помощника, башмачник стал распускать слух среди родителей учеников, что новый помощник – человек безграмотный, не умеет учить ни писать, ни считать, да еще ко всему этому и безбожник, так как находит, что обучение 5-летних детей катехизису преждевременно. “Ты видишь, друг мой, – писал по этому поводу Песталоцци одному из друзей, – в уличных толках не все бывает ложно: действительно, я не могу похвалиться красивым почерком, выразительным чтением и навыком в счислении; но все-таки из этих толков вывели обо мне слишком уж дурное заключение”. Как бы то ни было, училищное начальство, вняв жалобам учителя-башмачника и родителей учеников, перевело Песталоцци в другую школу Бургдорфа, под начальство некоей девицы Стэли.