Иосиф Кобзон. Я люблю тебя, жизнь…

Интересно, что самый первый коллектив под названием «Синяя блуза» был организован в Московском институте журналистики в 1923 году. А вскоре выяснилось, что «Синяя блуза» породила тысячи последователей! Уже через короткое время насчитывалось около 400 подобных самодеятельных коллективов, и количество их стремительно росло. В октябре 1926 года в Москве состоялся Всесоюзный съезд синеблузников, на котором было представлено до 5000 групп.

Их репертуар состоял из литературно-художественных монтажей и патетических либо сатирических сценок, отражавших производственную, общественную жизнь и международные события. Легко представить себе их творчество, если вспомнить отечественные фильмы, в которых показано время 30-х годов, где как атрибут той эпохи обязательно будет показана сценка с участием подобных творческих бригад: юноши и девушки в рабочей или спортивной одежде создают странные физкультурные фигуры под маршевую музыку. Вот такими задорными кульбитами и стихотворным речитативом «синеблузники» и иже с ними развлекали и просвещали заводскую и фабричную молодежь, отправляясь в поездки по городам и селам большой советской страны. Поволжье, Урал, Сибирь, Закавказье, Туркестан и другие регионы – не было ни одного места, где не знали бы о них.

Маршей, под которые выступали «синеблузники», было много, но самым популярным, который распевала вся страна и который наверняка не раз напевала молодая мать Иосифа Кобзона, был следующий:

Мы синеблузники, мы профсоюзники —Нам все известно обо всем,И вдоль по миру свою сатиру,Как факел огненный, несем.

Мы синеблузники, мы профсоюзники,Мы не баяны-соловьи —Мы только гайки в великой спайкеОдной трудящейся семьи…

Между прочим, Иосиф Давыдович утверждал, что именно мама научила его петь!

«А вот петь, пожалуй, научился сперва от мамы, а потом уже продолжил на уроках пения и в кружке художественной самодеятельности. Мама очень любила петь романсы и украинские песни. У нее был патефон и много пластинок.

Иосиф Кобзон с матерью и братьями

Нравилась ей песня “Дывлюсь я на нэбо, тай думку гадаю…” И мне тоже понравилась. Я любил подпевать маме. Долгими вечерами при керосиновой лампе это было какое-то волшебное, какое-то завораживающее действо и зрелище. Тоску сменяла радость, слезы – веселье, когда пела свои любимые песни мама. И, вероятно, именно тогда я навсегда “отравился” пением. Песни стали моими наркотиками. Пройдет целая жизнь. И в 2001 году, когда часы начнут отсчитывать, быть может, мои самые трагические минуты, когда мое “я” будто маятник, будет колебаться между жизнью и смертью, а потом врачи скажут, что я все-таки останусь жить, первое, что я попробую сделать, – это проверить: а сохранила ли моя память хотя бы какие-нибудь песни? Я тяжело начну вспоминать незабываемые строки и с трудом, хотя бы мысленно, произносить отдельные слова, а затем рискну попробовать… петь, чтобы узнать: не отказал ли голос?! И узнав, что голос возвращается, и что я опять буду петь, я пойму, что жизнь моя действительно продолжается…»

Глава 2

Счастливое детство отличника и… хулигана