Иосиф Сталин. Последняя загадка

– Знакомься, – он назвал какие-то русские имя и отчество.

Обычное приветливое лицо, еще молод. Услужливый, очень вежливый, постоянно извиняется и благодарит. Но достаточно органично, не назойливо.

– Покажи ему наше хозяйство, – велел Коба, – и потом отправляйся домой.

Я привел его в комнату Власика.

– Здесь вы будете жить.

Он посмотрел на меня и молча, все с тем же равнодушным лицом, передал открытый конверт. Туда была вложена записка с тремя словами: «Покажи ему где!» Здесь же написан пароль, которым в нашей переписке подписывался Берия.

После того, как я прочел записку, он ее забрал.

Я провел его в свою комнату и молча показал место на люстре, где был вмонтирован приемник. Он влез на стул и включил.

В тишине раздался голос Кобы:

– Сукины дети… Сукины дети…

Шаги. Он расхаживал по Малой столовой.

Новый слушал в абсолютном молчании. Выключил. И простился со мной все с тем же равнодушным, стертым лицом. Идеальным, кстати, для разведчика – его очень трудно было запомнить…

Итак, человек Игнатьева был с нами. Значит, Игнатьев – тоже? Или Берия сумел прислать «своего», минуя Игнатьева? Не знаю этого до сих пор.

Но интуиция Кобу не подвела. На следующий день я узнал, что он не принял этого кандидата. Поиски «нового Власика» продолжились.

Наконец в феврале его нашли. Ему было чуть меньше сорока. Фронтовик, смершевец. И фамилию его Коба легко запомнил – Новик. Как Власик.

«Прикрепленные» получили начальника. Не думаю, что он был с нами. Во всяком случае никакого сигнала от Берии я в этот раз не получил.

Но в самом конце февраля, то есть накануне,

Новик лег в больницу с аппендицитом.

И в тот день «нового Власика» на даче не будет.

Болел в тот день и комендант дачи Орлов.

«Мужской праздник»

Кажется, 21 февраля состоялась встреча, на которой Берия изложил план. Теперь я понял, зачем я им нужен. Впрочем, я догадывался и раньше. План показался мне слишком хитроумным и оттого опасным. На мой вкус план должен быть менее изощренным. В этом же присутствовало много буйной восточной фантазии. Однако ныне, через столько лет, я понимаю, что он был единственно возможным. Так что надо отдать должное придумавшему его мерзавцу. Решено было осуществить план 23 февраля, в день «мужского праздника» (День Советской Армии), который Коба обычно отмечал на даче.

Однако его реализацию неожиданно пришлось отложить.

Великая статуя

22февраля Коба позвал меня на дачу.

Берия делал очередной доклад в Малой столовой, куда Коба плотно переселился. «Обуютился» – как говорил он сам.

Уже через несколько минут доклада мне стало ясно: обсуждались дополнительные средства на колючую проволоку для лагерей. Очень большая требовалась сумма. Так что нетрудно было понять, о каком притоке рабской силы задумывается Коба. Уже уходя, Берия (видимо, чтобы показать постоянную заботу о Кобе) сказал:

– Наш оперативник сообщил, Иосиф Виссарионович, что с памятником на Волго-Доне неблагополучно. Пишет, что птицы во время сезонных перелетов приспособились отдыхать на фуражке… – Он замешкался. – Но руководство области не принимает почему-то никаких мер…

Птицы, какающие на голову Вождя, – это смешно, а Коба ненавидел быть смешным. После этого сообщения о птичьих выходках он явно приготовился «послать» Берию. Но тот неспроста завел разговор. Знал, что Кобе понравится вывод:

– Я полагаю, товарищ Сталин, что следует проверить: нет ли здесь спланированной акции? Один господинчик в руководстве области имеет соответствующую фамилию. Так что неплохо бы туда отправить кого-нибудь из ведомства Игнатьева.

И тут я усмехнулся на свою беду (правда, Коба стоял спиной).

Коба мрачно сказал:

– Все это смешно. Видишь, даже Фудзи смеется над твоими подозрениями.

Проклятье! Я забыл о маленьком зеркале, висевшем у окна!

– Вот мы и отправим его туда, – продолжал Коба. – Пусть все разузнает, наведет порядок. Как ты к этой кандидатуре?

На мгновение Берия побледнел. Он не видел моей усмешки, и у него появилась понятная мысль: «Знает?!»

Но он взял себя в руки и ответил деловито:

– Пусть слетает. Я передам ему сегодня все материалы на господинчика.

Когда я прилетел на Волго-Дон, уже все было кончено. Еврея из руководства области убрали, арестовали, увезли в Москву. Да и руководство не спало ни днем ни ночью, думая, как обезопасить голову Вождя. И придумали. Через статую пропустили ток высокого напряжения…

Помню, как меня привели к памятнику. Светило совсем по-весеннему солнце.

Огромный Коба стоял в медной шинели, и медь свирепо горела на солнце. Подножие окружал ковер из мертвых птиц. Смотритель памятника (наш сотрудник) старательно работал лопатой, закапывая в землю птичьи трупики.

– Плодородная будет земля. Вся удобрена тушками. Ждите здесь летом море цветов, – весело сказал он.

Когда я уезжал, мне подкинули очередной донос, забавно озаглавленный «Анонимка».