Иосиф Сталин. Последняя загадка

Стояла глубокая осень пятьдесят второго. Меня по-прежнему не выпускали за границу. Своего друга я видел крайне редко. Он готовился к съезду Партии. Почти четырнадцать лет не было съездов, и вот теперь, после многолетнего перерыва, он вдруг решил его собрать.

Но буквально за несколько дней до съезда позвал меня на Ближнюю.

Кобе нездоровилось, он был неприветлив и опасен. Сидел за столом в пустой огромной Большой столовой. Берия стоял перед ним, докладывал новости:

– Новый американский посол Кеннан, находясь в западном Берлине, сделал заявление «о трудностях работы дипломатов в СССР в результате постоянного давления властей». Говнюк сравнил свое пребывание у нас с жизнью в фашистском лагере, куда он был интернирован Гитлером в начале войны.

– Гнать мерзавца в три шеи, – мрачно отозвался Коба. – Завтра же объявить его персоной нон грата «в связи с враждебными и клеветническими заявлениями»…

Холодная война давно уже стала очень горячей. Коба не уставал подбрасывать поленца в костер.

– Умный империалист этот Кеннан, – продолжил Коба. – Хорошо говорит по-русски… Он точно определил беду своей страны – «нарциссизм»… А про нашу беду он мне как-то откровенно сказал: «Ваша система таит в себе возможности большого развития, которое в конце концов ее же уничтожит»… Как ты думаешь, Лаврентий, что он имел в виду?

– Честно говоря, Иосиф Виссарионович…

– Правильно, ты не думал. Но я думаю над этим денно и нощно. С развитием нашей экономики появится много вас, богатеньких партийных буржуев, которые захотят освободиться от строгого пролетарского государства… и предадут!.. Ладно, ступай.

Когда побледневший Берия ушел, он спросил меня:

– Тебе прислали приглашение на съезд? Не прислали? И хорошо. Это прежде у нас было – «Съезд – кто кого съест». Теперь будет скука. Парадное зрелище для газет. Приходи сразу на пленум. Вот там будет зрелище, товарищ Сталин обещает. Тебе пришлют билет. Вставишь в свои «Записьки». Интересно, как ты их пишешь? Один вариант наверняка для товарища Сталина, как когда-то Ильич свое Завещание… А вот другой… – Зло засмеялся. – Но учти, двурушник, найдем обе рукописи…

Приехала Светлана, и он вышел к ней в Малую столовую.

Я остался один. На столе лежал список руководящих органов, выбранных предыдущим восемнадцатым съездом. Зная его нынешнюю подозрительность, не посмел приблизиться вплотную. Но и издали я увидел: почти все фамилии руководителей партии перечеркнуты крестами! Лишь около нескольких стояли вопросы.

Он быстро вернулся. Засмеялся.

– Заглянул? Не выдержал?

– Ошибаешься, Коба.

– Врешь. Хотя незачем было смотреть, ведь тебя тут нет. – И добавил зло: – Пока… Ладно, иди.

Я так и не понял, зачем он меня позвал. Неужели проститься? Неужели – уже?

На съезде я не был, читал о нем в газетах. Коба выступал. В этой небольшой речи объявил, что единственными носителями свободы, демократических идеалов и прав человека являются ныне только коммунисты.

Съезд переименовал партию большевиков в Коммунистическую. Вслед за ленинской партией он теперь похоронил и ее ленинское название.

Речь Кобы была уж слишком короткая. И присутствовавшие на съезде шептались, что выглядел он болезненно и даже крохотную речь произнес с трудом. Пошли слухи, будто у него недавно был инфаркт.

Я позвонил ему, но меня не соединили. Что-то явно происходило.

Пленум ЦК состоялся, как и положено, на другой день после съезда.

Самое удивительное: в новый состав ЦК был избран кандидатом… опальный Жуков! Все думали, что ему крышка, а он почему-то избран. И вот теперь новый Центральный Комитет должен был избрать высшее руководство Партии и, следовательно, – страны.

Никогда не забуду тот день.

Парадный Свердловский зал Кремля (названный в честь Свердлова; в это время сын Свердлова Андрей сидел в Бутырке, а расстрелянные родственники гнили в безвестных могилах). Я пришел за полчаса и занял свое «гостевое» место. В зале появился маршал Жуков, весьма напоминавший евангельского Лазаря, восставшего из гроба. Но сейчас всем было не до него. Все взгляды устремились на дверь, откуда обычно выходил Президиум. Ждали: придет или не придет на пленум сам Сталин?

И под громовые аплодисменты членов ЦК из двери вышел Президиум… и мой друг Коба!

Обычно он появлялся скромно, вместе с остальными членами Политбюро. Теперь шел на пару шагов сзади. Один. Был мрачен.

Аплодисменты наконец затихли. Маленков торжественно объявил (точнее, провозгласил):

– Слово предоставляется Генеральному секретарю Коммунистической Партии Советского Союза товарищу Сталину.