Ирод

Три евнуха, самые младшие и самые любимые его, о которых ему донесли, были: один — виночерпий, другой — хлебодар и третий, который приготовлял ложе царю и сам спал в его близости. Их тотчас же подвергли пыткам. Имел ли основание донос, неизвестно и даже сомнительно, так как доносом отличилась сама Саломея; но пытки кого не вынудят сказать то, чего от них пытающие добиваются! Пытал же притом старый Рамзес, самый злой аргус Ирода, ненавидевший, из ревности, молоденьких любимчиков царя.

Не вытерпев мучений, хлебодар обещал все рассказать, если прекратят пытку. Пытку прекратили.

— Царевич Александр говорил нам, — лепетал несчастный заплетавшимся от боли языком, — от Ирода вам нечего ожидать... он старый повеса... красит себе волосы... но все же и через это он не может казаться вам молодым... Вы — говорит — только слушайте меня... Скоро я силой отниму власть у Ирода... Отомщу своим врагам... а друзей сделаю богатыми и счастливыми вас — говорит — прежде всех... Знатнейшие люди — говорит — уже присягнули мне втихомолку... и обещали помогать... а военачальники и центурионы армии находятся со мною в тайных сношениях...

Дальше несчастный говорить не мог — он лишился сознания.

Эти показания, — говорит иудейский историк, — до того устрашили Ирода, что в первое время он даже не осмеливался действовать открыто. Он разослал тайных разведчиков, которые день и ночь шныряли по городу и должны были докладывать ему обо всем, что они замечали, видели и слышали, кто только навлекал на себя подозрение, немедленно был предаваем смерти. Двор переполнился ужаснейшими преступлениями, злодеяниями. Каждый измышлял обвинения, каждый клеветал, руководствуясь личной или партийной враждой, и многие злоупотребляли кровожадным гневом царя, обращая его против своих противников. Ложь мгновенно находила себе веру, и едва только произносилось обвинение, как уже совершалась казнь. Случалось часто, что только что обвинявший сам был обвиняем и вместе со своей жертвой шел на казнь, ибо Ирод, из опасения за свою собственную жизнь, осуждал на смерть без следствия и суда. Его дух до того был помрачен, что он не мог спокойно глядеть на людей, даже совершенно невинных, и даже к друзьям своим относился в высшей степени враждебно. Антипатр же ловко пользовался несчастьем Александра. Он теснее сплотил вокруг себя всю ораву своих родственников и вместе с ними пускал в ход всевозможные клеветы. Ложными доносами и изветами он вместе со своими друзьями нагнал на Ирода такой страх, что ему постоянно мерещился Александр, и не иначе, как с поднятым над ним мечом. Он, наконец, приказал внезапно схватить сына и заковать в кандалы. Вместе с тем он начал подвергать пыткам его друзей. Большинство из них умирало молча и не выдавая более того, что они, в действительности, знали, но те, которые были доведены до лжесвидетельства, показали, что Александр и брат его Аристовул посягали на жизнь отца, они, будто бы, выжидали только случая, чтобы убить его на охоте и тогда бежать в Рим.

Все это говорено было под жесточайшими пытками, а Ироду этого только и хотелось...

Итак, Александр — в тюрьме, в оковах. Но голова и руки его свободны... Не даром он учился в Риме и был отмечен самим Августом...

Погибать — так погибать всем! Пусть весь корабль идет ко дну!.. Он требует себе материалы для письма!.. Он пишет отцу... Да, он — заговорщик, он — злодей. Но он не один: заговор — неизмеримого объема! Весь двор в заговоре. Все жаждут смерти царя. Ферор, Саломея, Антипатр — все в заговоре. Саломея даже ворвалась к нему в дом и ночь провела на его ложе... Военачальники, министры, синедрион — заговорщики, все куют орудия смерти для ненавистного тирана... смерть над его головой!

Ирод осатанел, когда прочитал эти «признания» сына! Полилась вновь кровь... Ирод проклинает судьбу, день своего рождения, свою корону...

Вдруг Рамзес вводит к нему Архелая, примчавшегося из Каппадокии вследствие письма дочери.

— Где это мой преступный зять? — кричит он в неистовстве. — Где мне найти голову этого отцеубийцы, чтобы собственными руками размозжить ее?

Ирод ошеломлен. Он не знает, что думать... Архелай страшен.

— Где дочь моя, жена этого изверга? — неистовствует Архелай. — Я и ее задушу, если она даже и непричастна этому адскому заговору... Задушу! Уж одним союзом с таким чудовищем она обесчещена...

Ирод ушам не верит; но ему становится как будто светлее...

— И ты, ты! О, долготерпение! — укоряет его Архелай. — О, Ирод! И чудовище-сын еще жив! И ты позволяешь ему еще дышать? А я спешил из Каппадокии в полной уверенности, что ты уже казнил изверга. Я торопился сюда, чтобы вместе с тобою судить мою дочь, которую я отдал за злодея из уважения к тебе и к твоему высокому сану.

Ирод все молчит: он не находит, что ему отвечать.