Исаак Левитан

Открылась эпоха «искания Руси». Искали наилучшего выражения того, что зовется русским духом, искали русской красоты, русской природы и даже русского отношения к ней, русского миропонимания. Где бы ни встречались тогдашние художники-москвичи, разговор тотчас же переходил на волновавшую всех тему. На все лады толковали о «русской сути» и, показывая свои летние этюды, жадно ловили замечания товарищей о «русских» и «нерусских» мотивах. Насколько это было на языке у всех, можно увидеть из характерного замечания, оброненного мимоходом наиболее влиятельным и уже немолодым художником тогдашней Москвы. Даровитый петербуржец, заканчивавший в то время Академию Художеств, прислал на конкурсную выставку Московского Общества Любителей Художеств портрет девушки, приобретенный тогда Третьяковым. Популярный москвич был решительно против присуждения премии автору портрета в виду того, что последний написан «не по-русски» – «Ну разве эта рука по-русски написана?» – спрашивал он, подводя членов жюри к картине. Теперь все это кажется только забавным и анекдотическим, но тогда дело шло о большой исторической задаче, своего рода миссии, и все чувствовали, что на их плечах лежит тяжкая и ответственная ноша. Все сознавали, что совершается знаменательный перелом в русской живописи, и каждому хотелось внести свое толкование. Левитан был всецело захвачен общим увлечением, и больше других задумывался над вопросом о русских элементах подмосковного и Волжского пейзажа. И если не он поставил саму задачу, то он дал лучшее ее решение: Левитан любил русскую природу фанатически, почти исступленно и, благодаря своей особой чуткости и нервной проникновенности, он сумел вобрать в себя все мысли и чувства, которыми горели его сверстники и товарищи. Претворив их в своем индивидуальном, ему одному присущем лиризме, он вылил все это в длинном ряде картин, отразивших искания целого поколения. Левитановские картины тем и значительны, что они – результат собирательного творчества. Вот почему Левитана так часто упрекали в «профитерстве», в хищническом использовании чужих мотивов, не им самим подмеченными в природе. У него было немало историй с товарищами, обвинявшими его в плагиате мотива. Теперь это звучит странно, но в то время мотив пейзажа означал зачастую всю суть его. Потому что ни в чем другом, как собственно в этом мотиве, видели обычно разгадку «Руси». Погоня за мотивами заслоняла одно время те стороны Левитановского творчества, которыми он был сильнее своих сверстников. Он серьезнее, строже и главное, систематичнее изучал природу и, благодаря огромной работе, лучше, чем кто-либо умел выражать то впечатление, которого добивался. Он был самым большим, и самым мудрым мастером русского пейзажа. Блестящий художник, он понимал, задачи живописи не так примитивно, как прямолинейный Шишкин, часто впадавший в фотографическую точность. Рисунок Левитана необычайно гибок, и в него вкладываются самые разнообразные и прихотливые возможности.

В зависимости от темы и настроения, он пишет то деловито и сурово, оставаясь на строго реалистической почве, то вдруг уходит от «будней» в область чистой живописи, и тогда создает несравненные холсты с той чудесной поверхностью, тонкой, драгоценной, почти эмалевой, которая бывает только на картинах величайших мастеров-живописцев.

Но живопись Левитановских картин далеко не главное их достоинство, и не за нее мы любили его. Не из-за одних только красок – пусть тусклых сейчас, тогда же горевших для нас самоцветными камнями – мы с нетерпением ждали некогда открытия Передвижной выставки, и жадно искали уголка с его новыми картинами. Каждая из них была для нас новым откровением, ни с чем не сравнимым наслаждением и радостью. Они вселяли бодрость и веру в нас, они заражали и поднимали. Хотелось жить и работать. Велика должна быть сила художественных произведений, если они действуют столь неотразимо и благодатно. В них есть дыхание истинной жизни и скрыта подлинная поэзия. Поэтому сквозь их, сейчас, быть может, чуть-чуть старомодный красочный наряд и через головы самых модных живописцев, из глубины вызвавшего их к жизни чувства до сих пор светит и не перестанет светить таинственно прекрасное приветливое искусство великого поэта русской природы.