Герон осторожно повернул голову (пожалуй, единственную часть тела, которой он
Элдин — старше Герона лет на дюжину, а может быть, и на все тридцать, с морщинистым, бородатым, весьма некрасивым лицом, с которого, впрочем, смотрели удивительно яркие голубые глаза; правда, сейчас один из них сделался черным. Крупный, массивный, длиннорукий, он даже немного походил на обезьяну, и все же, несмотря на всю его физическую мощь, каждое его движение или жест (когда он имел возможность двигаться) выдавали чувствительность души и глубокий ум. Увы, от силы сейчас мало что осталось — флибустьеры Гаджа избили его до полусмерти, — иначе Элдин давно уже разорвал бы свои веревки. Сейчас же Скитальцу оставалось лишь с усилием цедить слова сквозь разбитые губы, так что Герон подначивал его лишь для того, чтобы поддержать его дух. Элдин прекрасно это понимал; знал он также и то, что для Герона эта ночь тоже была не лучшей в жизни.
— Ну, ты-то как думаешь? — спросил он, мрачно взглянув на своего молодого товарища-сновидца. — Есть у нас выход или…
— Скорее всего, «или», — так же мрачно ответил Герон и осторожно выпрямил шею, поморщившись от резкой боли за ухом, где его волосы слиплись от запекшейся крови.
В своих сновидениях, как, впрочем, и прежде, в мире яви, Герон был высоким мускулистым блондином. Глаза у него были голубыми, как у Элдина, но светлее и могли мгновенно краснеть от злости или желтеть, когда он погружался в задумчивость, оказавшись в трудном положении. Сейчас они были желтоватыми, но толку от его раздумий не было. По природе своей он был добродушен, очень любил песни и девушек, но при этом являлся в бою волшебником-виртуозом любого холодного оружия, а костяшки его пальцев были тверды, как камень. Да, он сильно отличался от Элдина, но у них было и много общего. Прежде всего, они в равной степени обладали страстной тягой к чудесам и сходным, порой не без яда, чувством юмора. Земной мир снов подчас способствует образованию странных компаний попутчиков.
— Считаешь, мы должны болтаться здесь и спокойненько дожидаться завтрашнего дня? — удивленно спросил Элдин. — Между прочим, очень может быть, что этот день окажется последним.
— Да нет же, черт возьми! — буркнул Герон. — Конечно, нам с тобой нужно немедля трогаться в путь и поскорее убраться отсюда! — Он тяжело вздохнул. — Послушай, старина, не знаю, как ты, а я с трудом могу пошевелиться. Вернее, я в состоянии моргать, говорить, выгибать спину, качать головой вперед и в стороны, но это все. Ergo[3]
, ни на что не способен! Ни физически, ни эмоционально, ни умственно. Я еще не полностью утратил надежду, но все же должен признаться, что, если уж совсем начистоту, не вижу для нас с тобой большого и радужного будущего.— Хм-м-м! — мрачно протянул Элдин. — Как я и подозревал, ты ждешь, пока я вытащу нас обоих, так ведь? Дэвид Герон может завести неведомо куда, а потом Элдин Скиталец давай, выводи!
Герон, хотя ему и было очень плохо, не смог сдержать улыбки. Теперь уже Элдин вставлял ему шпильки — вне всякого сомнения, нарочно. На самом же деле никто из них не был виноват в том, что они оказались в этом безвыходном положении — их задача была безнадежной с самого начала. И теперь Герону оставалось лишь оглядываться (в переносном смысле) назад и думать, как их сюда занесло…
…В то же самое время за много миль от них (точное расстояние не имеет значения: протяженность времени и пространства в земном мире снов весьма обманчива) в блистательном городе Селефе король Куранес почти в точности повторял мысли Герона, разница была лишь в том, что размышлял он вслух, поскольку рядом с ним находились его друзья, гости из мира яви. Прочтя записку, которую принес на своей лапке розовый храмовый голубь, де Мариньи поспешно распрощался с Аталом, запихнул Морин в Часы Времени и немедля отправился к подножию Танарианских гор, в долину Ут-Наргая. Первопроходцы Герон и Элдин были агентами Куранеса, так что кого же было расспрашивать об их возможном местонахождении и этом самом Гадже, который, судя по всему, представлял собой более чем серьезную опасность для их жизней, как не самого Куранеса?
Сейчас в королевском дворце (вернее, в увитом плющом особняке, точь-в-точь похожем на местонахождение его высокого престола в Серанниане) Искатель и Морин Нуминосская сидели вместе с королем за большим столом, а в отдалении стояли наготове лакеи в ливреях. Куранес, облаченный в длинную, до самого пола, ночную рубашку, но уже совершенно проснувшийся, нацепив на нос очки в квадратной оправе, прочитал при спокойном свете двух старинных масляных ламп надпись на доставленном гостями клочке бумаги и заметно побледнел.