Исчадия разума

Теперь его отсутствие в колледже уже замечено, подумал Лэнсинг, наверное, там нашли оставленную им машину. Интересно, привлечет ли внимание его исчезновение? Должно быть, это недолго будет сенсацией — несколько строк в газете, а затем… затем он будет забыт, его исчезновение пополнит коллекцию нераскрытых тайн.

Он протянул руки к огню. День был теплым, но Лэнсинг почувствовал легкий озноб: он и другие, он и многие другие люди, неожиданно исчезнувшие. Интересно, может, некоторые из них прошли тем же путем, что и он?

— Там, у куба, — прервала его мысли Мэри, — вы удивились, что мы сотрудничаем с русскими. Почему вам это показалось странным?

— В мое время, — отозвался Лэнсинг, — Соединенные Штаты и некоторые страны были не в ладах с Россией. Во время Первой мировой войны в России произошла революция, и Россия стала коммунистическим государством.

— Первая мировая война?

— Да, Первая мировая война. Вторая мировая война. Атомная бомба.

— Эдвард, в моем мире нет мировых войн, нет — как вы сказали? — атомных бомб.

Лэнсинг отодвинулся от костра и сел на землю.

— Стало быть, вот критическая точка, где расходятся ваш и мой миры. Скажите, а как у вас с Британской империей?

— Она живет и здравствует. Солнце над ней никогда не заходит. И вы назвали еще одно государство. Кажется, Соединенные Штаты. Соединенные Штаты чего?

— Соединенные Штаты Америки.

— Но Северная Америка — часть Британской империи, так же как и Южная, ну, за исключением того, что принадлежит Испании. Я имею в виду Бразилию.

Лэнсинг удивленно уставился на Мэри.

— Правда, — подтвердила она, — все обстоит именно так, как я сказала.

— Но в американских колониях было восстание.

— Да, в восемнадцатом веке. Оно вскоре было подавлено.

— Значит, расхождения начались задолго до Первой мировой войны.

— Я несколько запуталась, но похоже на то, — согласилась Мэри. — Ваш друг рассуждал на тему об альтернативных мирах и критических точках. Вы тогда решили, что он фантазирует. Возможно, он и сам так думал. По-моему, он просто пытался логически развить идею. Еще тогда, в гостинице, я подумала: эта интересная теория открывает просторы для воображения. Из того, что вы сказали сейчас, следует, что это не только теория.

— Вы, должно быть, живете в хорошем мире. Он лучше моего.

— Да, он спокойный и основательный. Почти без войн. Если они все же случаются, то недолгие. Мировые державы поделили раз и навсегда сферы влияния и успокоились. Конечно, раздаются вопли об империализме — но кто на них обращает внимание?

— В Индии, конечно, голод.

Мэри пожала плечами:

— В Индии всегда голод. Там слишком много народу.

— А африканцев эксплуатируют?

— Эдвард, вы одобряете мой мир или нет? Как вы относитесь к Британской империи?

— Не так уж плохо. Иногда я чувствую, что мы потеряли что-то большое и устойчивое, когда после Второй мировой войны она распалась.

— А она распалась?

— Полностью. — Лэнсинг увидел, как на какой-то момент на лице Мэри отразилось чувство глубокого потрясения, затем черты ее разгладились, — Извините, — проговорил профессор.

Мэри окончательно пришла в себя.

— Я, пожалуй, займусь ужином. Вам поручается костер. Полагаю, вы проголодались?

— Страшно, — улыбнулся Лэнсинг. — Завтрак был ранний, а ленч и вовсе отсутствовал.

— Я помогу вам с дровами, — предложил Юргенс, — хоть я и калека, от меня еще может быть какой-то толк.

— Не сомневаюсь, — кивнул Лэнсинг, — пошли!

После ужина они уселись вокруг костра.

— Итак, мы начинаем узнавать, откуда мы явились. — Мэри вернулась к прерванной беседе. — Но по-прежнему неясно, куда мы направляемся. Я принадлежу к миру, где имперская концепция нашла свое реальное воплощение, а в вашем мире империи исчезли. Или распалась только Британская империя?

— Нет, не только Британская. Все страны в конце концов лишились своих колоний. Хотя осталось еще нечто, напоминающее прежние империи, но не совсем то, что было раньше. Россия и Соединенные Штаты — они, правда, называются сверхдержавами, а не империями.

— Значительно труднее представить мир Сандры, — задумчиво произнесла Мэри. — Это похоже на сказку. Сочетание черт Древней Греции (или того, что сентиментальные люди считают таковыми) и нового Ренессанса. Как она сказала — Третий Ренессанс? Как бы то ни было, звучит нереально. Таинственный и прекрасный мир.

— Мы ничего не знаем о мирах пастора и генерала, — заметил Лэнсинг, — кроме того, что в мире генерала война подобна игре.

— По-моему, у него сложилось впечатление, что нам не понравился его мир, — предположила Мэри, — и он приукрасил реальность, описав то, что у них происходит, как средневековые рыцарские турниры. Боюсь, на самом деле все обстоит серьезнее.

— Пастор тоже был неразговорчив, — продолжал размышлять вслух Лэнсинг, — Он поведал нам об озарении на поле с репой, и, по сути, это все, что мы о нем знаем.

— Его мир представляется мне довольно унылым, — сказала Мэри, — праведным и угрюмым: эти вещи часто сочетаются. Но мы забыли об Юргенсе.

— Извините, я не хотел бы вдаваться в подробности, — ответил робот.

— Да что вы, мы же просто болтаем, — успокоила его Мэри.