Исчезающие девушки

Волнение, нет, не то. Волнение — это то, что говорят родители и психиатр. Волнение — вот почему я не хотела видеть Паркера до того, как он уехал в Нью-Йорк, и вот почему я не ответила ни на одно его сообщение, которые он отправлял мне, когда добрался до колледжа. Но Паркер выглядел таким обиженным, что я добавила.

— Как Нью-Йорк?

Он думал в течение минуты.

— Громкий, — ответил он, а я ничего не могла с собой поделать и рассмеялась. — И, безусловно, там есть крысы, хотя до сих пор ни одна не напала на меня. — Он сделал паузу. — Даре бы там понравилось.

Имя падает между нами, как рука, закрывающая солнце. Я ощущаю холод. Паркер распускает немного денима из дырки на коленке.

— Слушай, — осторожно говорит он. — Я давно хотел поговорить с тобой о том, что случилось этим летом. — Он прочистил горло. — Что случилось между… — Он водит пальцем между нами.

— Хорошо. — Теперь жалею, что пришла к нему; каждую секунду ожидаю услышать от него слова «это была ошибка, мы просто друзья».

— Я волнуюсь за тебя, Ники. Ты..? — Он колеблется; его голос такой тихий, что мне приходиться наклониться, чтобы расслышать его. — Я имею в виду, ты помнишь?

— Большую часть, — осторожно отвечаю я. — Но некоторые из тех ощущений…не совсем реальны.

Далее следует еще один миг тишины. Паркер смотрит на меня, и я болезненно осознаю, насколько близко мы находимся. Так близко, что я могу разглядеть нечёткий треугольный шрам, оставшийся после того, как он получил в нос локтём во время игры в Ultimate. Так близко, что я могу разглядеть щетину на его лице. Так близко, что я могу видеть спутавшиеся реснички.

— А что насчет поцелуя? — Говорит он хриплым голосом, будто долго не разговаривал. — Это было настоящее?

Внезапно я пугаюсь. Я в ужасе от того, что последует или не последует.

— Паркер, — начинаю говорить я.

Но я не могу закончить. Я хочу сказать, что я не могу. Хочу сказать, что мне хочется этого, очень сильно.

— Я о том, что сказал летом, — перебивает он, прежде чем я смогла сказать хоть что-то. — Думаю, я всегда был влюблен в тебя, Ники.

Смотрю вниз, наворачивающиеся слезы переполняют меня, не уверена, что чувствую — радость, вину или облегчение после всего этого.

— Я боюсь, — решаюсь сказать я. — Иногда я чувствую себя сумасшедшей.

— Мы все иногда немного сумасшедшие. — Паркер находит мою руку и переплетает наши пальцы. — Помнишь, когда мои родители развелись, я отказывался спать в течение всего лета?

Ничего не могу с собой поделать, смеюсь и плачу, вспоминая тощего Паркера и его серьезное лицо. Вспоминаю как мы набивались в его синюю палатку и ели «Поп-тартс» прямо из коробки, и Дара слизывала языком оставшиеся крошки. Я смахнула слезы тыльной стороной руки, но это не помогло, они продолжали течь, обжигая мне щёки и шею.

— Я скучаю по ней. Я скучаю по ней так сильно.

— Знаю, — мягко говорит Паркер, слегка сжав мою руку. — Я тоже скучаю по ней.

Мы долго сидим так, бок о бок, взявшись за руки. А сверчки нарушают тишину своим стрекотанием, повинуясь древнему закону, который заставляет уходить солнце и всходить луну, который тянет осень до зимы, а потом выталкивает весну. Всё подчиняется закону замкнутости и нового начала.

27 сентября

— О, мой Бог, — Эйвери, дочь Шерил и моя возможно скоро сводная сестра, качает головой. — Я не могу поверить, что ты работала здесь все лето. Я должна работать в страховой компании отца. Можешь представить?

Она изображает прикладывание телефона к уху.

— Здравствуйте и спасибо за звонок в «Шредер и Калис». Мне приходится говорить это порядка сорока раз за день. Дерьмо! А это бассейн с волной?

Когда я сказала Эйвери, что собираюсь провести день, помогая закрывать «ФанЛэнд», я полагала, что она захочет перенести наше уговоренное девчачье времяпрепровождение. На удивление, она вызвалась помочь. Конечно, её версия помощи до сих пор предполагала раскинуться на шезлонге и изредка перемещаться для лучшего загара, обеспечивая при этом поток случайных вопросов: «Как ты думаешь, так много одноногих пиратов из-за акул? Или это, типа, недоедание?». И замечаний, которые варьируются от абсурдных: «Я на самом деле думаю, что фиолетовый — более морской цвет, чем красный», до причудливо проницательных: «Ты когда-нибудь замечала, что по-настоящему счастливые пары не испытывают необходимости, чтобы, к примеру, все время висеть друг на друге?».

Странно, при этом её компания все же не была мне совсем неприятна. Было что-то успокаивающее в нескончаемом ритме её разговора и в том, как она выбирала тему равно важную или абсолютно тривиальную; и я никогда не знала, какая тема будет следующей. Её комментарий ранее этим летом, когда выяснилось, что я лежала в психиатрическом отделении: «О Боже! Если когда-нибудь снимут фильм о твоей жизни, я точно хочу в нем сниматься». Она как эмоциональный эквивалент газонокосилки, превращала все в контролируемые одинаковые куски.

— Как ты себя чувствуешь, Ники?