Исчезнувшая Луна

Освобожденные рабы через Запретную Равнину разошлись по домам. Отныне она перестала быть запретной. Калдов милосердно погрузили в глубокий сон, сон без пробуждения. Мир стал свободным, и за все добро и зло, что будут твориться в нем, отвечало теперь само человечество.

Маус нежно прижалась к Сирану, он обнял ее худые плечи, и малиновые лохмотья смешались с желтыми.

Бас улыбнулся им обоим.

— Теперь, — сказал он, — я могу быть счастлив, пока планета не умрет сама.

— Ты не хочешь остаться с нами? Наша благодарность, наша любовь…

— Уйдут со следующими поколениями. Нет, маленький человек. Я построил свой собственный мир, мир, где мне всегда будут рады. И я буду счастлив в нем больше, чем вы в своем, потому что это мой мир. Там нет ни раздоров, ни зла, ни страданий, прекрасный мир для меня и Марсали.

Его окружило сияние. Когда-нибудь Сиран споет об этой минуте, пусть он и не понял происходящего до конца.

— Я не завидую вам, — улыбаясь, прошептал Бас. — А вы когда-нибудь подумаете обо мне и позавидуете.

Он повернулся, легко прошел по широкому каменному полу и поднялся по ступеням к ложу. Сиран тронул струны арфы. Он послал музыку к высокому своду, наполнил пространство в скале звенящей мелодией.

Он запел ту песню, которую пел для Маус на гребне над горящим морем, простую песню о двух влюбленных. Бас лег на свое ложе — тяжелый каменный крест, укрытый мехами и разноцветными шелковыми шалями.

На прощанье он еще раз с улыбкой оглянулся на Сирана и Маус. Нежная белая рука его приветливо помахала им и опустилась на черный камень.

Молочный свет окутал, платформу. Он шел волнами, кружился, становился все плотнее и плотнее и, наконец, превратился в стену теплого жемчужного цвета. Еще с минуту люди могли разглядеть сквозь нее черноволосую голову Баса, лежавшую на сгибе руки, его тело, раскинувшееся с небрежной угловатой грацией. Но вскоре прочная стена живых лучей скрыла от них фигурку бывшего повелителя Камня Судьбы.

Туннель в шахту был заделан. Маус и Сиран вышли в золоченые двери и плотно закрыли их. Пока мир жив, эти двери не должны открыться снова.

Затем они обнялись и поцеловали друг друга.

Крепкие загорелые руки, сжимающие юное гибкое тело, смешавшееся дыхание, губы, согретые жизнью. Безрассудство и страсть, пустые желудки, арфа, которая поет на переполненных народом рыночных площадях, а над головой, вместо крыши, огромное, всем открытое небо.

И Сирая не завидовал черноволосому мальчику, грезившему на каменном кресте.

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ ВЕНЕРИАНЦЕВ

Глава 1

Ветер дул ровно, не усиливаясь, не налетая внезапными шквалами, и силы его хватало ровно настолько, чтобы еле-еле наполнять паруса обшарпанной скорлупки и неспеша гнать ее по тихим морским волнам. Мэтт Харкер лежал у румпеля, считал струйки пота, скатывавшиеся по его голому телу, и угрюмыми тусклыми глазами поглядывал в темно-индиговые небеса. Из последних сил он сдерживал бессильную злобу, что поднималась в его горле, как горькая отрыжка.

Море — венерианская жена Рури Маклерена называла его Морем Утренних Опалов — черное, пронизанное яркими подводными огоньками, чуть слышно плескалось у борта корабля. Небо низко нависало над ним. Толстое облачное одеяние Венеры навсегда укрыло Солнце от изгнанников-землян, и теперь они почти забыли, как выглядит великое дневное светило. На горизонте синий мрак рассеялся, и узкая светлая полоска протянулась там, где небо сливалось с морем. Две тысячи восемьсот человек, экипажи двенадцати кораблей, они чувствовали себя безнадежно заплутавшими на долгом пути между рождением и смертью.

Мэтт Харкер глянул на парус, затем на кормовой фонарь идущего впереди корабля. В туманном сиянии, которое не угасает на Венере даже ночью, было отчетливо видно его лицо, изможденное, осунувшееся, покрытое морщинами и шрамами той жизни, когда желаешь и не имеешь, умираешь, но не бываешь мертвым. Харкер был тощим, жилистым, невысоким человеком со змеиной уверенностью в движениях.

Кто-то осторожно пробрался к нему, обходя спящих, чьи тела устилали всю палубу. Харкер равнодушно кивнул подошедшему.

— Привет, Рури.

— Привет, — ответил Рури Маклерен и сел.

Он был молод, наверное вдвое моложе Харкера.

На его лице, очень усталом, все еще светилась надежда. Некоторое время он сидел, ничего не говоря и ни на что не глядя, а затем спросил:

— Ради Бога, скажи, Мэтт, насколько нас еще хватит?

— Экая важность, парень! Что, терпение лопается?

— Не знаю. Возможно. Когда мы где-нибудь остановимся?

— Когда найдем место, где можно остановиться.

— А есть такое место? По-моему, судьба преследует нас с самого моего рождения. Вечно что-нибудь да не так. То набеги туземцев, то лихорадка, то скверная земля… Нет нам покоя. Но должно же это когда-нибудь кончиться? Можно ли выжить в таких условиях?

— Я предупреждал тебя: не заводи малыша! — заметил Харкер.

— При чем тут мой ребенок?

— Ты начал беспокоиться. Малыша еще нет, а ты уже тревожишься.

— Конечно, тревожусь.

Маклерен обхватил голову руками и выругался. Харкер понимал, что его сосед с трудом удерживается от крика.