– Просто на эти майки очень рассчитывали на мальчишнике у О’Райли, – ответил он. – У них ролевая игра, и на каждой майке обозначена та роль, которую…
– Да все мы поняли! И все их роли уже распределили. Лучший парень на деревне – точно наш Сисястый!
Кончилось тем, что Джордж отправился в город и на казенном принтере срочно и за бешеные деньги, причем свои собственные, напечатал еще одну партию футболок для мальчишника, моля бога лишь о том, чтобы О’Райли и его компания не свалили в свою Ригу раньше, чем планировали, просто потому, что им попались уцененные авиабилеты. Мехмет же тем временем симулировал боль в животе, надеясь улизнуть с работы пораньше, что он регулярно делал после обеда по пятницам, тогда как Джордж целый день тупил над почти невероятной новостью о том, что Кумико до сих пор не завела себе мобильника, который работал бы в этой стране, поэтому он не мог ни позвонить ей, ни послать сообщения, ни просто думать о том, чтобы ей позвонить или написать, равно как и о том, чтобы не звонить и не писать, и ближе к вечеру уже чуть не взрывался от мысли, что на повторную встречу с ней у него нет ни малейших шансов, если она не сдержит своего обещания.
И тут она, конечно, пришла.
– Простите за дерзость, – сказала она, ставя на конторку свой саквояжик.
Свою картинку с драконом она отодвинула в сторону – белые, плотно пригнанные перышки на простом черном фоне. А рядом с драконом поместила вырезанную им Журавушку.
– Чтоб я сдох! – воскликнул Мехмет, выглядывая у Джорджа из-за плеча. – Очень круто!
А Джордж не сказал ничего, ибо если б заговорил, то тут же бы и расплакался.
– Я на пикник, – сказала Аманда на следующее утро, передавая Джорджу его внука Джея-Пи, с головы до ног перемазанного странной дрянью, от которой разило бисквитом.
–
– А не холодно для пикника? – поинтересовался Джордж, целуя внука и заводя его в дом.
Аманда вошла за ним, но садиться не стала.
Он заметил, как дочь обвела угрюмым взглядом кучи бумаг, одежды и книг, которые делали из его гостиной, мягко скажем, не самое уютное на свете место для детей. Ну и ладно. Джей-Пи обожал деда, а Джордж обожал Джей-Пи. Попади они вместе хоть в тюремную камеру – все равно отлично провели бы время.
– Только не для Рэйчел и Мэй, – ответила Аманда.
– Рэйчел? – уточнил Джордж.
– Ты должен помнить, – сказала она. – Девчонка с моей работы, приходила на мой день рождения полгода назад. И Мэй тоже. Обе красотки, и обе злючки. Рэйчел даже больше, чем Мэй.
– Ах да, – отозвался Джордж, подбрасывая хихикающего внука на руках. – Кажется, припоминаю.
– Будем сидеть на солнышке, пялиться на парней и хлестать винище.
– Звучит очень мило.
– Они меня ненавидят. А я, кажется, ненавижу их.
– А я тут встретил кое-кого, – выпалил Джордж так, словно больше не мог сдержаться. – Ее зовут Кумико.
Лицо Аманды на секунду окаменело.
– Ну-ну.
– Зашла ко мне в студию. Встречались последние пару вечеров. Сегодня опять встречаемся.
– Три вечера подряд? Вы что, тинейджеры?
– Знаю, знаю, лучше меньше, да лучше, но… – Он бросил Джея-Пи на диван и похоронил в старых, пыльных подушках, чтобы тот выбирался как может, – игра, которую Джей-Пи так любил.
– Но? – переспросила Аманда.
– Да так, – пожал плечами Джордж. – Ничего. Просто рассказываю, что встретил очень милую женщину.
– Ну-ну, – осторожно повторила Аманда. – Я заберу его к четырем.
– Хорошо, потому что…
– Потому что у тебя свиданка, все ясно.
На что Джордж даже глазом не моргнул – в нем было слишком много солнца, чтобы смущаться.
– Да, погоди! – вспомнил он. – Я покажу тебе Дракона и Журавушку…
Той ночью он поцеловал Кумико. Секунду-другую он целовал ее, а потом ее губы ответили тем же.
Его сердце пело.
– Никак не пойму, – сказал он ей позже, когда оба лежали в постели, которую он не удосужился поменять, поскольку даже представить не мог, что все это может случиться. – Кто же ты такая?
– Кумико, – ответила она. – А ты кто?
– Скажу тебе честно, – признался он. – Понятия не имею.
– Тогда я тебе расскажу. – Она повернулась к нему и взяла его руки в свои, будто благословляя. – Ты очень добрый, Джордж. Такие, как ты, сумеют простить.
– Что простить? – не понял он.
Но вместо ответа она поцеловала его – и сам вопрос затерялся где-то далеко, далеко, далеко.
Она рождена дыханием облака.
Она не видит ни своей матери, ни отца: мать умерла при родах и ее просто нет; отец же – сам облако, молчаливое, плачущее, охваченное горем, и потому она стоит одиноко, не чуя под собою ног.
– Откуда я? – спрашивает она.
Нет ответа.
– Куда мне идти?
Нет ответа, даже от отца-облака, хотя он и знает.
– Могу я хотя бы узнать, как меня зовут?
Секунду спустя облако шепчет ей на ухо. Она кивает и понимает.
Она взлетает.