Исчезнувший

Звонников говорил долго. Рассказал про Артема Рубана и его клуб, про фирму, визитку которой нашел Крячко в доме Ольшевского. Рассказал, какой план возник у Крячко, и какие способы его осуществления придумали они уже сообща. Не забыл упомянуть и о высоком положении Рубана-старшего, и о том, какой вес в среде бизнесменов имеет клуб «РуАр». Гуров слушал, не перебивая. Пока Звонников рассказывал про деятельность Рубана, он оставался спокойным. Таких дельцов и в столице достаточно. Но вот когда речь зашла о планах Крячко, не сдержался и сердито отчитал Звонникова:

– И как только вам такое в голову пришло? Ладно Стас, он на эмоциях, все-таки друг пропал. Но вы-то, взрослый, разумный человек, почему вы согласились ему помогать? Почему не отговорили от глупой затеи?

– А вы пытались? Сами пытались отговорить его от опрометчивых поступков? – в свою очередь спросил Звонников. – Я ему никто, человек из бара. Можно сказать, собутыльник и все. А вы позиционируете себя его лучшим другом, неужели он не сказал вам, что задумал?

– Пытался, – честно признался Гуров. – Он мне звонил, я пытался убедить его, что действовать нужно официально.

– И как, послушал он вас? – язвительно спросил Звонников. – Можете не отвечать, и так все понятно.

– Ладно, что было, то прошло. Теперь уже время вспять не повернешь. Можно только попытаться подкорректировать то, что досталось, и я, Андрей Васильевич, вынужден просить вас о помощи.

– Да я уж понял, – обреченно вздохнул Звонников. – От этого дела мне не уйти. Что ж, давайте подумаем, что можно сделать.

В кафе Звонников и Гуров просидели еще с час. Затем оба вышли, и каждый пошел по своим делам. Вернее, каждый пошел в свою сторону, но по одному и тому же делу. Встретиться они договорились не позднее двух часов дня. К этому времени они должны были успеть провести подготовительную работу, подводящую общий план к осуществлению.

Глава 7

Полковник Крячко попадал в передряги не так часто, как могло бы быть при его профессии. Он вообще считал себя везунчиком. Каким бы сложным ни было дело, заканчивалось оно всегда одинаково, как любят писать в книгах и показывать в фильмах: наши победили. Можно сказать, эти слова Крячко считал девизом своей жизни. Наши победили – красиво звучит. Еще неделю назад он лежал на больничной койке, и показания хитроумных приборов пророчили ему если не потерю трудоспособности, то запрет на работу в полиции – уж точно. В какой-то момент он и сам потерял уверенность в том, что выкарабкается. Мечтал об этом, желал этого, но уверенность куда-то ушла.

А потом вдруг все изменилось. Тошнота и головная боль, двадцать четыре часа в сутки преследующие его после черепно-мозговой травмы, внезапно исчезли. Испарились, будто их и не были никогда. Показатели пришли в норму, появился аппетит, настроение подскочило до привычной отметки. И Крячко решил, что все, с него хватит приключений. Впредь никаких необдуманных поступков. С этого момента и до конца дней он действует исключительно в обозначенных уставом рамках. Как он тогда радовался принятому решению. Даже с Гуровым хотел своей радостью поделиться. Да не успел.

Состояние это продлилось ровно три дня, а потом больничная койка стала навевать тоску. Желание вырваться из стен госпиталя назойливой мухой засело в мозгу. И он снова стал мечтать о том, как будет рваться на передовую, лишь бы избавиться от тоски и уныния. А что голова пробита, так это не беда. Залатали и ладно. Голову-то он подставлять под удар больше точно не станет. Не такой он дурак, чтобы дважды на одни и те же грабли наступать.

Как оказалось, полковник Стас Крячко – еще больший дурак, и свидетельством тому служило его теперешнее положение. Незавидное положение, прямо сказать. В настоящий момент Крячко лежал на тонком матрасе, брошенном прямо на сырой земляной пол. Лежал в каком-то сарае, без окон и внутреннего освещения. В полной темноте, одиночестве и с пробитой головой. Боль вернулась после первого удара. Если быть точным, Стас не был уверен, были ли другие удары, так как после первого сразу вырубился. Судя по тому, как ныл мочевой пузырь, вырубился он надолго.

Сейчас он как никогда жалел о том, что не последовал первому порыву и вновь перешел границы дозволенного уставом, составленным специально для таких вот случаев. Головная боль теперь сконцентрировалась где-то в височной области, но ощущение полной беспомощности и расслабленности говорило о том, что в этом участке находится лишь основной источник боли. Все остальные участки болят чуть меньше, но до полного покоя и им далеко.