Исчезнувший

— Десять дней, — сказал он. — Подождите до девятого октября. И тогда вы либо получите все донесения ФБР, либо уйдете и напишете целую страницу в «Нью-Йорк таймс», объясняя всем и каждому, почему вы ушли.

— Не улавливаю вашей мысли, — сказал я. — Что такого я узнаю через десять дней, чего вы не можете мне сказать сейчас?

— А между прочим, Джин, в общем-то вы правы. Я очень беспокоюсь за результаты выборов, гораздо больше, чем показал это на совещании. Но я надеюсь, — и донесения ФБР подтверждают мои надежды, — что нам все удастся уладить наилучшим образом через десять дней.

— Но к тому времени вы уже можете оказаться битым кандидатом, несмотря ни на что, — возразил я. — Боюсь, вы не представляете, как быстро падают наши шансы.

— Благодарю за «наши шансы», — сказал он с улыбкой. — Но, кажется, не это вас беспокоит. Вы хотите, чтобы я поверил в вас, а я с вами торгуюсь. Дайте мне эти десять дней. Джин, и я поверю.

— Не знаю…

— Я думаю, это будет разумно, — сказал он убеждающим тоном. — В конце концов, мы работаем вместе четыре с лишним года.

— Я ведь не многого прошу, — пробормотал я, чувствуя, что сдаюсь. — Я только хочу, чтобы от меня не скрывали факты, хорошие или плохие.

— А я говорю: вы будете полностью в курсе дела через десять дней, — сказал он. — Если не согласны, можете собрать все ваши секретные документы и отправить авиапочтой в Спрингфилд.

Теперь он улыбался мне открытой, теплой улыбкой. Она была неотразима. Решимость моя растаяла.

— Договорились? — спросил он, протягивая мне свою большую руку.

Я машинально пожал ее.

— Хорошо, господин президент.

И вскоре я уже шел в полутрансе к своему кабинету, живое доказательство того, что даже решительному человеку трудно устоять перед обаянием Роудбуша.

Джилл встала мне навстречу, уперев руки в боки.

— Тебя что, загипнотизировали? — спросила она.

— Вот именно, ты нашла нужное слово.

Я дошел до своего кресла и свалился в него, словно меня толкнули.

— Можно собирать вещи? — спросила она.

Я покачал головой.

— Мы остаемся.

Затем рассказал ей обо всем: и о совещании, и о нашем разговоре с президентом.

— Бэби, тебя купили за пряник, — сказала она. Длинные волосы обрамляли ее лицо, скорбное, укоризненное.

— Нет, это просто компромисс, на десять дней.

— Джин, — сказала она. — Ты непоследователен. Ты сказал, что уйдешь, но не ушел.

— Не так это просто. Президент был совсем другой сегодня. Нельзя так просто взять и хлопнуть дверью, когда он… когда он тебя просит.

— Ты не смог отстоять то, что считаешь правильным, — наставительно сказала она. — Тебе польстили, и ты попался на удочку.

— А ты бы что сделала на моем месте?

— Ушла. Я бы сказала ему, что не могу работать с человеком, который обманывает народ, — именно то, что думаешь ты.

Ну вот, теперь меня обвиняют в отказе от принципов, которых у меня никогда не было. От ее женской логики можно было рехнуться!

— Да, ты бы сказала, — усмехнулся я. — Тебе двадцать четыре года, но ты еще сама не знаешь, о чем говоришь, и ничего не смыслишь в политике.

Несколько секунд она внимательно изучала меня, затем села за машинку и начала яростно барабанить по клавишам. Вскоре треск прекратился, она выдернула из машинки лист бумаги, быстро пересекла кабинет, вручила мне листок и вернулась за свой стол.

Передо мной лежало следующее послание:

«29.9. Вашингтон, Желтый дом.

Дорогой сэр!

Мне осточертело не только лицемерие этого заведения, но и атмосфера трусости и беспринципности, которые кое-кто путает с преданностью.

Я не люблю низкопоклонства.

Я презираю самообман.

Я рада, что мне двадцать четыре года и у меня еще есть принципы.

Это заведение для выживших из ума.

Посему уведомляю о моем увольнении со вторника 3 ноября, поскольку это день моей свадьбы. Я намереваюсь обвенчаться в часовне вашингтонского собора в 3 часа пополудни.

Преданная вамДжилл Николс.

P.S. Я выхожу замуж за типа по имени Юджин Каллиган в слабой надежде, что это сделает его решительным мужчиной, а меня — честной женщиной».

Передо мной все поплыло. Мне казалось, этот миг наступит когда-нибудь, очень не скоро, в далеком будущем.

— Как сказал Великий Человек, ты узнаешь ответ через десять дней, — сказал я.

— У тебя все равно нет выбора, — возразила Джилл. — А мне не у кого спрашиваться.

— Но твоя родня! — слабо запротестовал я. — Что подумает твоя мать, когда узнает, что ты выходишь замуж за престарелого циника, который играл в картишки, когда тебя еще не было на свете?