Исчезнувший оазис

— К несчастью, события предвидеть невозможно, — сказала она, пристально глядя на девушку, — можно только разбираться с ними по мере наступления. Как сейчас, например. Вы имеете полное право задавать вопросы, и вам ответят, обещаю, но сперва я должна представить всю картину, а Флин мне помогает. Что бы вы ни подумали, мы — ваши друзья. Здесь вы в безопасности. Так что сядьте, пожалуйста, тогда и поговорим.

Она протянула руку, указывая на диван. Жест получился полупримирительный, полуприказной. Фрея помялась и села, но не на диван, а на самый краешек кресла напротив, готовая вскочить в любой момент. Кирнан посмотрела на нее с легкой досадой, как учительница — на откровенного неслуха и бунтаря. Потом она вздохнула, взяла миску, поднос и аптечку, отправила их на кухню через сервировочное окошко и уселась рядом с Флином, сложив руки на груди и выпрямив спину. Фрея почувствовала себя как на собеседовании.

— Ну и? — спросила она.

— Как вы, наверное, уже догадались, мы рассказали вам не всю правду о происходящем, — начала Кирнан, глядя на Фрею в упор немигающими серыми глазами, похожими на стальные осколки. — Я приношу извинения (уверена, Флин меня поддержит) за то, что мы держали вас в неведении по поводу некоторых вещей. К сожалению, в интересах национальной безопасности — поверьте, это очень серьезно — мы не можем всего вам рассказать. Я вынуждена поделиться с вами этой информацией лишь потому, что после случившегося отрицать все было бы бессмысленно и несправедливо по отношению к вам. Я расскажу, что происходит и почему. Тем не менее, прежде чем я начну, мне понадобятся гарантии в будущей сохранности секретных, исключительно секретных, сведений. Все, что я сейчас скажу, должно будет остаться между нами. Вы можете мне это обещать?

Фрея молчала.

— Вы можете это обещать, Фрея?

Ответа опять не последовало.

— Фрея, без гарантий с твоей стороны я… — сурово заявила Молли.

— Она никому не расскажет, — вступился Флин. — После знакомства с Гиргисом у нее куда больше причин его ненавидеть, чем у нас с тобой, вместе взятых. Ей можно верить.

Кирнан, нахмурясь, продолжала буравить Фрею глазами. Через некоторое время она кивнула и внешне как будто смягчилась, да и заговорила почти участливо:

— Мне не стоило так говорить, Фрея, но и вы нас поймите: ситуация чрезвычайно деликатная. Я не могу рисковать. Слишком много поставлено на кон.

Фрея перевела с нее взгляд на Флина. Повисла пауза, а потом…

— Вы — шпионы, я права?

Кирнан разжала руки, пригладила юбку и снова уложила их на коленях.

— Я работаю на Центральное разведывательное управление, в отделе борьбы с терроризмом. А Флин…

— Бывший шпион, — ответил тот. — Моя карьера в службе внешней разведки Великобритании оказалась краткой и далеко не блистательной. В конце концов там решили, что мир будет целее, если я продолжу трудиться над керамикой и папирусами. Правда, меня научили стрелять, так что не совсем зря потратил время.

На краткий миг он встретился глазами с Фреей, но тут же их отвел.

— А Алекс? Она тоже…

Кирнан покачала головой.

— Твоя сестра была ученой, а не шпионкой. Она нам помогала, но не более. Как и Флин, кстати.

— Помогала в чем, Молли? Во что, черт возьми, вы втянули мою сестру?

Кирнан выдержала ее взгляд, нервно коснулась золотого крестика на шее.

— Пожалуй, пора рассказать вам об операции под названием «Пожар в пустыне», — произнесла она. — Из-за нее мы сейчас здесь сидим, из-за нее я последние двадцать три года живу в Египте и, что наиболее неприятно, из-за нее человек по имени Романи Гиргис любой ценой стремится разыскать затерянный оазис Зерзуру.

Дахла

У Захира Сабри было жилье с кухней, ванной и тремя участками земли — двумя под огород и одним под клевер для скота, — и все же настоящим домом он считал пустыню. Именно туда он отправлялся, когда у него было тяжело на сердце. Как этой ночью.

Далеко он не заезжал — на километр-другой, не больше. Его внедорожник скакал по верхушкам дюн, как челнок в волнах, единственная фара озаряла бледным светом пески. Все вокруг сливалось в темноте — ни дать ни взять смутный коллаж из дюн, камней и лунного света, однако же Захир как будто знал, куда ехать. Он прокладывал себе путь в этом невнятном пейзаже, пробирался от склона к оврагу, от каменистой площадки к полю валунов, точно по улицам ездил. Наконец, свернув в расселину между высокими дюнами, бедуин остановился перед одиноким чахлым кустом абаля.

Захир достал из машины солому и дрова, развел костер. Хворост вспыхнул, чуть только он поднес к нему спичку, — будто оранжевый цветок раскрылся с первым теплом солнца. Бедуин заварил чай в старом закоптелом чайнике, раскурил кальян. Завернувшись в теплую накидку от вечерней стужи, он смотрел на пламя, потягивал Дым из мундштука под басовитый треск костра и печальное тявканье пустынной лисы где-то вдалеке, среди тишины.