Исчезнувший принц

Марко ощутил в горле комок слез. Мальчики не плачут, но он знал, как это больно, когда разрывается сердце.

Она подняла голову. От слез ее взгляд стал мягче.

— Если бы я была не я, одинокая женщина, а повелевала миллионом самавийцев, я бы знала, что делать! — вскричала она. — И если твой отец повелевал бы самавийцами, он бы знал тоже. Он стал бы повсюду искать потомка Айвора и положил конец всем этим ужасам!

— Да любой бы так поступил, если бы мог, — волнуясь, воскликнул Марко.

— Но такие люди, как твой отец и все самавийцы, должны думать об этом денно и нощно, как я, — настаивала женщина. — Вот видишь, я даже перед мальчиком не удержалась и обо всем сказала, потому что ты тоже самавиец. Только у самавийцев болит душа. Другим народам и странам Самавия кажется такой маленькой и незначительной. Вот почему люди, как твой отец, должны размышлять о средствах, как все это исправить, они обязаны исполнить свой долг и найти выход из положения. Я женщина, но ощущаю эту потребность. Ты мальчик, но даже мальчики должны ее чувствовать. Не может он сидеть тихо и спокойно дома, когда самавийцев расстреливают и их кровь обагряет землю. Он не должен медлить и молчать!

Марко невольно вздрогнул. У него появилось такое ощущение, как будто отцу дали пощечину. Как смеет она говорить такое? Он словно повзрослел и вырос на глазах, и леди это заметила.

— Он мой отец! сказал тихо Марко.

Женщина была не только красива, но умна и сразу поняла, что сделала большую ошибку.

— О, прости меня, — воскликнула она, — я очень волновалась и высказалась слишком сильно! Я знаю, что он отдает Самавии все сердце, все свое существо, хотя и живет в Лондоне.

Тут она встрепенулась и прислушалась, кто-то открывал ключом входную дверь. Затем послышались тяжелые, мужские шаги.

— Это один из квартирантов, — объяснила она, — наверное, тот, кто живет на третьем этаже.

— Значит, вы будете не одна, когда я уйду, — ответил Марко. — Хорошо, что кто-то пришел. Как вас зовут, чтобы я мог назвать ваше имя отцу?

— Нет, ты сначала скажи, что не сердишься на мою не очень вежливую манеру выражать свои мысли.

— Но вы не хотели меня обидеть и сами не думали ничего плохого, — ответил Марко по-мальчишески беспечно, — я знаю, вы не хотели, не могли бы.

— Да, не могла бы, — повторила она, выразительно подчеркнув слова интонацией.

Женщина взяла из серебряной коробки на столе карточку и подала ее Марко.

— Твой отец вспомнит мое имя и, надеюсь, позволит мне увидеться с ним и сказать, как ты заботливо его оберегаешь.