В следующий момент я оказываюсь на холодном цинковом столе в помещении, от пола до потолка покрытом белым кафелем. Нещадно слепит хирургическая лампа. Я отчаянно пытаюсь закрыть глаза, но тело одеревенело и не слушается больше. Я парализован, но не лишен чувствительности. В помещение входят люди в белых халатах, марлевых повязках и в белых остроконечных колпаках. Они все одинаковые, как близнецы. У близнецов длинные руки с толстыми пальцами, на которых щетиной растут черные волосы. Один из врачей достает скальпель, режет меня от горла до низа живота и раздвигает ребра. Я чувствую такую боль, что через секунду сорвал бы голос, но голосовые связки не производят ни звука, губы застыли, и крик мой не может вырваться из замерзшей черепной коробки. Врачи безмолвно подходят к моему телу, засовывают руку в кровавое месиво моих внутренностей и вырывают по одному органу: кто легкое, кто почку, кто печень. Они разворачиваются и швыряют их. Те с чавкающим звуком шлепаются на белый кафель, разбрызгивая кровавые кляксы. Я слышу писк и вижу крыс, копошащихся на полу в моих кишках. Я не в силах описать, что со мной творится в эти секунды, минуты, часы, пока продолжается нескончаемая пытка, пока я наблюдаю, как комната из белой превращается в красную под нарастающий писк и шуршание снующих по полу тварей. И в тот момент, когда я весь обращаюсь в чистую боль, перестаю осознавать, кто я и что я, азиат отпускает меня, дает короткую передышку, чтобы опять начать все сначала.
В этой новой камере, куда меня поместили сразу же после банка, нет ничего кроме стула, привинченного к полу. Этот стул с железной спинкой и гладкой сидушкой пострашнее тех, что были когда-то в средневековых пыточных. Азиат даже не удосужился привязать меня как следует. Знает, что я абсолютно бессилен перед ним. Когда он приходит, я забываю, что когда-то жил без страха и боли. Вечность мучений для меня возобновляется. Но и в эти короткие промежутки, когда мне дают отдышаться, я полон ужаса ожидания того, что скоро мой персональный тиран вернется, и заберет последние крупицы сил. Папаша без конца твердит в динамик, что я должен отдавать. Но ведь я и так отдаю. Как бы я ни старался удержать, оставить себе хоть каплю. Вампир страха сильнее меня. Он тянет и тянет. Если только я позволю, если только откроюсь совсем, я взорвусь, и все уйдет разом. Этого они хотят? Я давно перестал понимать, чего они добиваются. Ограбление банка, ключ, Надя - все вместе, как это связано? Зачем эта пытка? Я стал бесполезен, и меня хотят скормить этому монстру, как и предупреждал папаша? Зачем тогда мучить? Я чувствую, азиат может забрать все и сразу, но что-то его сдерживает.
Азиат вернулся. Глаза агрессивно улыбаются сквозь щель маски. Мои руки примотаны липкой лентой к спинке стула, но даже лента не способна удержать дрожь, когда я вижу его снова. Как же жалко я сейчас выгляжу. Стыдно осознавать, но я весь пропитан потом, и, кажется, не только им. Я все жду, когда истязания возобновятся, но азиат отчего-то медлит, ходит передо мной из стороны в сторону и, кажется, думает о чем-то. В углу под потолком включился репродуктор, и я слышу голос папаши, который руководит всем процессом откуда-то из другого помещения. Каким образом он главенствует над азиатом, для меня загадка. Что может напугать самого вампира страха? И неужели его чары не действуют на папашу?
- Начинай, и без выкрутасов, ты меня знаешь... - прорычал громила, и репродуктор отключился.
- Ну че, говнюк, ты слышал, - обратился ко мне азиат. - Не будем тянуть кота за это самое.
Как и прежде, он впился в меня взглядом, и я приготовился к самому худшему, но обычной боли не последовало. Напротив, я чувствовал себя так хорошо и спокойно, как никогда. Мне хотелось понять, где я, что это за чудное место, что за убежище, и как я умудрился сбежать, ускользнуть от моего мучителя. Объекты вокруг были нечеткими, расплывчатыми, как будто у меня резко ухудшилось зрение. Но это не огорчало. Казалось, ничто сейчас не могло вывести из состояния душевного равновесия. Вокруг было очень тихо. Вдруг за спиной послышались шаги. Я оглянулся и увидел Надю. Она должна была прийти. Именно из-за нее я здесь, именно для нее существовали я и это волшебное место. Я кинулся ей навстречу, но тут же споткнулся о воспоминание, которое память подсунула, как подножку. Покой улетучился. Я замер в шаге от нее, боясь пошевелиться, а она улыбалась, и была такой красивой, такой зовущей, как никогда раньше.
- Ты больше не сердишься на меня? - спросил я с опаской.
Она не ответила, а только тихо покачала головой и взяла меня за руку. Ее рука оказалась теплой и мягкой.
- Ты вернулась из зазеркалья?
Она улыбнулась еще шире, и я больше не сомневался, что она здесь, со мной, совсем рядом.