— Я не орала, а шепотом говорила — все, что про тебя думаю. Представляете! У нас на даче дети, родители, они не лягут, пока мы не приедем. А с утра должны приехать мастера скважину бурить. Словом, заночевать у друзей мы никак не могли, потому что завтра Андрей будет мучиться жесточайшим похмельем и не то что за руль не сядет, ложку до рта не донесет.
— Так уж и не донесу.
— Молчи лучше! Ребята, это была самая страшная дорога в моей жизни! Мы ехали по проселку со скоростью десять километров в час, и каждую секунду я прощалась с жизнью.
— Ничего ты не прощалась, ты меня будировала.
— Мысленно прощалась.
— Но будировала? — спросил Игорь. — Изобрази.
Добрые друзья приписывают мне актерские способности. На самом деле этих способностей кот наплакал, но ломаться я не стала. Повернулась к Андрею, сжала кулачки на груди, подражая Эльке, уставилась на мужа с пронзительной мольбой, и мы представили действо в тесном салоне автомобиля.
— Андрюшенька, дорогой, любимый, солнышко! — быстро заговорила я. — Идиот, кретин, держи руль прямо, нас на обочину сносит. Андрей, помни, ты — кормилец, у нас дети маленькие и родители больные. Если ты сейчас навернешься до смерти и меня покалечишь, я тебе этого никогда не прощу. Я не каркаю, я не каркаю, зайчик. Это ведь не последний наш час? Ты ведь доедешь? Что бы я сказала в последний час? Как тебя люблю… Нет, я тебя совершенно не люблю, я ненавижу, когда ты напиваешься! Не буду, больше не буду. Ладно, про любовь. Ты мой светоч, ты держись, пожалуйста, мобилизуйся. Какая разница между мобилизуйся и мобилизируйся? Надо же, выговорил. Мы у Марии Алексеевны спросим, она кандидат русских филологических наук. Замучила всех правильностью речи. Спросим, если живыми доедем. Еще про любовь? Хорошо. А можно про любовь к родине? Потому что к тебе сейчас… Куда? Куда ты свернул? Это ведь не наш поворот!
Андрей, подыгрывая мне, изображал пьяного болванчика.
— Наш! — возразил он с притворно хмельным упрямством.
Мы еще некоторое время спорили: «наш — не наш», — а потом Андрей протрубил звуки остановившейся машины, выключенного двигателя и гордо произнес:
— Доехали! Автопилот, — он постучал себя по голове, — не подвел.
— Убить мало, — простонала я.
— Дачные утехи — отдельная статья, — вступила Ирина. — Коля, ты помнишь? Ты ничего не помнишь, бессовестный!
Родители Коли купили дом в деревне задолго до того, как дачу приобрели мы с Андреем. Молодежь из деревни много лет назад уехала, а старики еще коротали век. Ирина и Коля с ними подружились — привозили из города продукты и лекарства, в благодарность пенсионеры-сельчане присматривали за домом, поливали огород и цветники. Одной женщине исполнилось семьдесят лет, наших друзей пригласили на юбилей.
— Как деревенские пьют? — спросила Ирина и сама же ответила: — Выпьют, закусят, еще выпьют, закусят, потом затянут песню, поют громко, во всю мочь, практически кричат. Выпьют, закусят — и плясать, то есть ходить по кругу, притоптывая и скандируя частушки, большей частью неприличные. Во время пения и топтания хмель из них выходит, трезвеют маленько. Коля не пел и не танцевал, — осуждающе ткнула пальцем в мужа Ира.
— Не люблю, — подтвердил Коля, — и не умею.
— И еще ты не пьянеешь! — ехидно заметила Ира.
— Как правило. Но, ребята! — развел руками Коля, оправдываясь. — Они пьют огненную самогонку, градусов семьдесят, называется почему-то кальвадос. Я принес бутылку хорошего французского вина, дамы сказали — кислятина. Что и требовалось. Я бутылку к себе подвинул и планировал цедить ее весь вечер. Мужики призывали меня, конечно, кальвадоса отпробовать. И некоторые! — не будем показывать пальцами на мою жену — давили мне на ногу под столом — выпей, мол.
— Я тебе давила на одну рюмку, — возмутилась Ирина, — в плане уважения к хозяевам. А ты сколько принял? Не пьянеет он!
— После третьей общее число значения не имеет, — с видом знатока изрек Игорь.