Искатель, 1962. Выпуск №2

— Сэр, — сказал я, — можете взглянуть на мои верительные грамоты. Если вы будете сомневаться и дальше, мы можем закончить наш спор любым способом, какой вам нравится.

— Тут по-иностранному написано, — закричал бармен, — мне не прочесть!

И тогда — какой музыкой показалось мне это! — я услышал голос, обратившийся ко мне на моем родном языке.

— Может быть, сэр, я смогу оказать вам небольшую услугу?

Незнакомец, худощавый смуглый человек в поношенной военной шинели, стоял позади меня. Если бы я встретил его на парижских улицах, я, пожалуй, не назвал бы его симпатичным. У него был странно возбужденный, блуждающий взгляд. Человек этот не очень твердо держался на ногах. И все же, Морис, его манеры покоряли. Я даже невольно приподнял шляпу. Впрочем, и он сделал то же самое.

— С кем имею честь? — спросил я.

— Тэддеус Перли, сэр, к вашим услугам.

— Еще один иностранец, — сказал презрительно чумазый коротышка.

— Да, я иностранец, — сказал по-английски мистер Перли с какой-то отточенной акцентировкой, — иностранец для этого кабака! Иностранец для этого окружения!

Величественно и, как показалось мне, с какой-то нервозностью мистер Перли подошел ближе и заглянул в пачку моих бумаг.

— Я не нуждаюсь в особом доверии к моему переводу, — сказал он надменно, — потому что здесь есть документ, который вы, господа, можете прочесть сами. Это рекомендательное письмо, написанное по-английски. Оно адресовано президенту Захарии Тейлору от американского посла в Париже.

И опять, дорогой братец, наступила тишина. И какая! Но ее тут же нарушил крик бармена, вырвавшего письмо у мистера Перли.

— Тут без обмана, ребята, — сказал он. — Джентльмен настоящий.

— Вранье, — недоверчиво отмахнулся угрюмый коротышка.

Мы с тобой, Морис, уже видели, как изменчивы настроения парижской толпы. Американцы еще более чувствительны. В одно мгновение враждебность сменилась самым пылким дружелюбием. Меня колотили по спине, трясли мне руку, прижимали к стойке, пытаясь наперебой угостить.

Имя Лафайета произносилось с таким почтением, что я перестал что-либо понимать. Когда я пытался спросить почему, они хохотали, думая, что я шучу. В конце концов я решил, что только Тэддеус Перли сумеет мне объяснить это. Но при первой же попытке подойти ко мне мистер Перли был отброшен назад. Он поскользнулся и упал, растянувшись на заплеванном табачной жвачкой полу, и я потерял его из виду. Меня мутило от слабости — так я был голоден — и от полного бокала виски, который я должен был осушить, окруженный всеобщим вниманием. Голова моя окончательно закружилась.

— Друзья, — воскликнул я, — верьте мне, я искренне благодарен вам за ваше гостеприимство. Но у меня неотложное дело в Нью-Йорке, дело исключительной важности и отчаянной срочности. Если позволите, я заплачу сейчас все, что с меня причитается…

— Не пойдет, — сказал бармен, — оставьте ваши денежки при себе. Мы вас сами напоим допьяна.

— Обождите-ка минутку, — вмешался все тог же маленький человечек, бросив на меня хитрый взгляд, — а что это за дело, которое не терпит?

Ты называл меня донкихотом, Морис, а я не соглашался. Ты также считал меня опрометчивым. Может быть, ты и прав, но у меня не было выбора.

— Кто-нибудь слышал из вас, джентльмены, о мадам Тевенэ? О мадам Тевенэ, которая живет в доме номер двадцать три на Томас-стрит близ набережной Гудзона?

Честно говоря, я не ожидал утвердительного ответа. Но кто-то усмехнулся при упоминании улицы, а кто-то, подтверждая, кивнул в ответ.

— Старая скряга? — осведомился спортивного вида джентльмен в клетчатых штанах.

— Вы правы, сэр! — воскликнул я. — Точный портрет. Мадам Тевенэ очень богатая женщина. И я прибыл сюда, чтобы положить конец ужасной несправедливости.

Я рванулся вперед, но так и не вырвался. Кругом закричали:

— Какой?

— Дочь мадам Тевенэ, мадемуазель Клодина, живет в отчаянной нищете в Париже. Сама мадам Тевенэ приехала сюда не по доброй воле — ее буквально околдовал дьявол, а не женщина по имени… Да пропустите же меня, господа, умоляю вас!

— Держу пари! — воскликнул парень с пистолетом за поясом. — Вы, должно быть, влюблены в эту дочку, как ее там… — Он был явно доволен. — Что, угадал?

Он действительно угадал. Но откуда, господи боже мой, они могли узнать мой секрет?

— Я не собираюсь скрывать от вас, господа, — сказал я, — что я действительно очень высокого мнения о мадемуазель Клодине. Но она помолвлена с моим другом, артиллерийским офицером.

— Так вам-то какое дело до этого? — усмехнулся коротышка.

Вопрос поставил меня в тупик. Я не мог ответить. Тогда бармен с золотым зубом наклонился ко мне из-за стойки и сказал вполголоса.

— Вы лучше поспешите, мосье, если хотите застать француженку в живых. Я слышал, что утром у нее был удар.

Но пьяницы кругом истошно орали, настаивая на моем участии в попойке, и это последнее испытание буквально повергло меня в отчаяние. Потом поднялся старик с полинявшими бакенбардами.

— Кто из вас был с Вашингтоном? — спросил он, схватив коротышку за воротник, и добавил, презрительно оглядев окружающих: — Очистить дорогу племяннику Лафайета!