Искатель. 1963. Выпуск №2

Мы тоже встали «смирно», отдали честь. У Воронова глаза серьезные, рука — у бескозырки.

Прошли.

— Вольно!..

Старшина обернулся, помахал нам рукой. Вот и все.

А Наташу последние дни я так и не видел…

Вода за бортом перестает всплескивать, а вместо нее почему-то начинают шуметь сосны, и Авраамов улыбается: «Вот ваш рапорт… Смир-рно!..» И я стою рядом с Ивановым, а мимо — строевым — проходят юнги. Рота за ротой, рота за ротой — и все новенькие.

* * *

— Новенький, — кивнув в мою сторону, доложил сопровождавший меня старшина. — На «пятьсот тридцатый».

Дежурный по дивизиону недовольно поморщился.

— «Пятьсот тридцатый» — в море. Вернется через час.

— Так что придется подождать, — сказал старшина. — А мне возвращаться надо в экипаж. — И ушел.

У стенки, борт к борту, стояли «морские охотники». Все одинаковые. Я рассматривал их бронированные ходовые рубки, орудия на носу и на корме, вымпелы на мачтах, номера на бортах. Значит, «пятьсот тридцатый» — такой же.

То на одном, то на другом катере иногда начинали прогревать моторы — рокот получался мощный! Вода вблизи катеров клокотала, взбаламучивалась, и чайки, крича, шарахались над мачтами. А ветер, свежий, пахнущий холодной водой и скалами, обдавал вдруг теплой гарью машинного масла.

Уже начинало смеркаться — сливались очертания стоявших рядом катеров, а скалы в сумеречном свете словно всплыли — когда «пятьсот тридцатый» вернулся.

Я подошел к самому краю пирса. Катер шел прямо на стенку, надвигался, рос. Над рубкой светлело лицо командира, а на баке стояли матросы в телогрейках, сапогах и кожаных шлемах. Звякнул телеграф. Моторы взревели, отрабатывая задний ход, и в клокочущей, взбитой добела воде катер почти остановился, стал разворачиваться боком.

— Прими конец!

У ног шлепнулся канат и сразу пополз. Я подхватил его, захлестнул на кнехт — все в порядке! Подобрал свой вещмешок и стал ждать.

Хлопали люки. Кто-то рассмеялся. Потом я услышал голос: «Товарищ лейтенант…» И еще голос — судя по интонации, лейтенанта. По узенькому трапу, козырнув флагу, вышел на пирс небольшого роста офицер в теплой куртке-«канадке», в фуражке, как-то очень лихо сдвинутой на бровь. Он поговорил о чем-то с дежурным по дивизиону, глянул на меня.

Я шагнул вперед, вытянулся.

— Юнга? — спросил лейтенант, поправляя ремешок на фуражке.

— Так точно.

— Радист?

— Так точно, радист.

— Значит, к нам…

— Так точно.

— Что это вы заладили? — удивился лейтенант.

— Так…

— Что?

— Так… положено.

— А… — Он кивнул. — Ну что ж, пошли!

Вслед за ним я тоже ступил на трап и тоже отдал честь флагу корабля.

— Какую радиоаппаратуру изучали? — спросил лейтенант, не оборачиваясь.

— «РСБ»…

— Ну, у нас как раз «РСБ» па катере, — сказал лейтенант и вдруг остановился — так, что я едва не налетел на него. — Кранец… Почему он здесь? Убрать!

Рядом стояли матросы.

— Я вам говорю! — резко обернулся лейтенант.

— Есть!

Я поглядел — куда бы вещмешок? — положил его на какую-то железку и бросился крепить на борту кранец. А когда обернулся, командир уже ушел. Я поднял вещмешок. Снизу он весь был в машинном масле. Черт, не туда поставил!..

— Юнга! — крикнул кто-то впереди. — Давай в носовой кубрик!

В жизни никогда не бывает последнего дня — он всегда становится первым.

Георгий ГУРЕВИЧ

ПОД УГРОЗОЙ

Не первый год пишу большой фантастический роман «Все, что из атомов». Идея простая: все предметы состоят из атомов, любой можно изготовить, расставляя атомы, как буквы в типографии. Просто, но необыкновенно трудно технически. Мне подумалось даже, что осуществится все это не раньше XXIII века.

Но XXIII век — сложная тема. Что будет волновать людей тогда, какие встанут проблемы, какие трудности? Природа Земли, видимо, уже переделана — отрегулирована погода, размещение морей, извержения. Начата реконструкция солнечной системы. А человек? Его психология, продолжительность жизни, развитие таланта?

Вот и пишу — о времени, атомах, космосе, человеке.