Искатель. 1965. Выпуск №4

Идти за водой не было ни у кого сил. Афанасьев, положив голову Мордкина себе на колени, бесчеловечно тер ему уши; Мордкин вздохнул, сел, помотал головой, всхлипнул нервным смешком, встал и пошел. Через пять шагов Афанасьев схватил его за руку, взял за плечи и повернул в другую сторону. Очнувшись, Мордкин пошел назад.

— Скоро придем, — тихо сказал Гадаутов. — Темно. Это пустяки; держись берегом, у воды. Вы знаете, чем я руководствуюсь? Рядом стоит двойной пень; я шел тут в прошлом году.

Все спуталось в его голове. Иногда казалось ему, что он спит и сквозь сон, стряхивая оцепенение, узнает места, но тут же гасла слабая вера и отчаяние зажимало сердце в кулак, наполняя виски шумом торопливого пульса; однообразие вечернего леса давило суровой новизной, чуждой давним воспоминаниям. Время от времени, различив в чаще прихотливый изгиб дерева или очень глубокую мургу, он как будто припоминал их, думал о них мучительно, сомневаясь, убеждаясь, воспламеняясь уверенностью и сомневаясь опять. На ходу, задыхаясь и выплевывая лезущих в рот мошек, он устало твердил:

— Как я вам говорил. Вот бревно в иле. Осталось, я думаю, не совсем много. Скоро придем.

Один раз в ответ на это раздался истерический взрыв ругательств. Все шли быстро и молча; срываясь, шаг переходил в бег, и за тем, кто бежал, пускались бежать все, не рассуждая и не останавливаясь. Слепое стремление вперед, как попало и куда попало, было для них единственным, самым надежным шансом. Сознание вытеснялось страхом, воля — инстинктом, мысль — лесом; словесные толчки Гадаутова напоминали удар кнута; смысл его восклицаний отзывался в измученных сердцах таинственными словами: «Вот-вот», «здесь-здесь», «сейчас-сейчас», «там-там».

Никто не заметил, как и когда исчез свет. Мрак медленно разбил его на ничтожные, слабые клочки, отсветы, иглы лучей, пятна, теплящиеся верхушки деревьев, убивая одного за другим светлых солдат дня. Мгла осела в лесную гладь, сплавила в яркую черноту краски и линии, ослепила глаза, гукнула филином и притихла.

Идти так, как шли эти люди, дальше можно было только раз в жизни. Разбитый, истерзанный, с пылающей головой и пересохшим горлом, двигался человек о четырех головах, на четвереньках, ползком, срываясь, тыкаясь лицом в жидкую глину берега, прыгая, давя кусты, ломая плечом и грудью невидимые препятствия, человек этот, лишенный человеческих мыслей, притиснутый тоской и отчаянием, тащил свое изодранное тело у самой воды еще около часа. Сонное журчание реки перебил голос:

— Кажется, сейчас мы будем на месте. Еще немного, еще!

Это сказал Гадаутов, силясь сделать еще шаг. Руки и колени не повиновались ему. Затравленный тьмой, он упал, сунулся подбородком в землю и застонал.

В этот момент, оглушая четырехголового человека потрясающим холодом неожиданности, нечеловеческий пронзительный вой бросился от земли к небу, рванул тьму, перешел в певучий рев, ухнул долгим эхом и смолк.

Крики с берега, ответившие гудку парохода, превзошли его силой сумасшедшей радости и жутким, хриплым, родственным голосом зверей. Падая на мостки, но пытаясь еще пустить в ход подгибающиеся колени, Гадаутов сказал:

— Я говорил. Я никогда не обманываю. Же пруа д'аржан.

Жорж СИМЕНОН

РЕВОЛЬВЕР МЕГРЭ[2]

Рисунки С. ПРУСОВА

ГЛАВА 3,

о выдающейся личности, которая после смерти доставляет столько же хлопот, как и при жизни, и о бессонной ночи Мегрэ

Начальнику уголовной полиции, наконец, удалось дозвониться до префекта, который находился в отеле на авеню Монтэнь на званом обеде в честь представителя иностранной прессы.

— Дерьмо! — сказал префект.

После этого он надолго замолчал.

— Надеюсь, что журналисты еще не пронюхали, в чем дело? — пробормотал он наконец.

— Пока еще нет. Правда, один репортер слоняется по коридорам и явно что-то подозревает. Вряд ли нам удастся долго скрывать от него эту историю.

Журналист Жерар Ломбра, старый специалист по раздавленным собакам и прочим происшествиям, как обычно по вечерам, зашел на Кэ-дез-Орфевр, чтобы узнать новости. Теперь он сидел на верхней ступеньке лестницы, как раз напротив дверей лаборатории, и терпеливо курил трубку.

— Ничего не предпринимать и ничего не рассказывать, ждать моих инструкций, — приказал префект.

Затем, закрывшись в одной из телефонных кабин, он позвонил министру внутренних дел. В этот вечер многим пришлось прервать обед, а вечер выдался необыкновенно теплый, и улицы Парижа были полны гуляющими.

Много народу толпилось на набережной, и, наверное, некоторые прохожие удивлялись, почему в старом здании дворца Правосудия освещено столько окон.

Министр внутренних дел, уроженец Канталя, сохранивший местный акцент и грубоватость речи, услышав неприятную новость, воскликнул:

— Этот тип даже мертвый нас об…!

Дельтели жили в собственном особняке, на бульваре Сюше, около Булонского леса. Когда Мегрэ, наконец, получил разрешение позвонить Дельтелям, к телефону подошел лакей и сообщил, что мадам нет в Париже.