Искатель. 1966. Выпуск №4

Солдат в тельняшке схватил снаряд, подскочил к пушке и остановился, немного согнувшись, держа снаряд на весу. Ложкин тоже взял снаряд и, во всем подражая солдату, стал с ним рядом.

— Чуток подайся, — сказал солдат и озорно подморгнул, — Вот и вам дело нашлось!

К ровному воющему реву моторов в высоте примешался свистящий, надрывный звук.

Лейтенант махнул рукой, не отрываясь от прицела. Орудие с грохотом присело и выбросило дымящуюся гильзу. Солдат в тельняшке ловко сунул снаряд в зарядную камеру. Затвор закрылся, и пушка опять присела, с грохотом полыхнув в небо.

Ложкин посмотрел вверх, увидел две полоски, перламутровый круг посредине и невольно вдавил голову в плечи: пикировщик падал на пушку.

Солдат в тельняшке вырвал из рук Ложкина снаряд и крикнул что-то озорное и обидное. Ложкин схватил новый снаряд с плащ-палатки и встал так, чтобы быстрей, сноровистей передать его солдату в тельняшке. Больше он не смотрел в небо, поняв, что этого делать не полагается — никому из расчета, кроме наводчиков. Его охватил захватывающий все существо боевой азарт солдата, идущего в атаку. Теперь могли пикировать на их единственную пушку все гитлеровские самолеты, а он так же бы подавал и подавал солдату в тельняшке снаряды и ждал, когда лопнет над головой «юнкерс».

Иванов, сидя на корточках, протирал обрывком рубахи снаряд и смотрел вверх, кусая губы. Он крикнул и ударил кулаком по колену, когда падающий на них «юнкерс» словно растаял в воздухе.

Вторая машина успела сбросить бомбы, но сделала это на большой высоте и тут же загорелась и упала в лес.

Солдат в тельняшке выронил снаряд и, ругаясь, схватился за плечо. Ложкин подбежал со снарядом к открытому затвору, и неожиданно для себя ловко послал его в казенник, и отскочил, как это делал до него солдат в тельняшке.

Бомбы упали далеко от орудия, и на их разрывы никто не обернулся. Третий «юнкерс» с высоты пятисот метров открыл огонь из пулеметов, с четырехсот сбросил бомбы. Они взорвались под кручей. «Юнкерс» ушел в сторону и стал набирать высоту.

— Один остался! — закричал солдат в тельняшке и вырвал из плеча длинный, тонкий, зазубренный, как пила, осколок. Зажав на плече рану, он теперь с полным правом смотрел в небо. — Этот лихо идет, ох, и хорошо! Эх, мимо!.. — Солдат в тельняшке заскрипел зубами от бессильной ярости, от сознания, что он ничего не может сделать этой крылатой смерти. С каким упоением он помчался бы сейчас ей навстречу и ударился грудью об нее, чтобы защитить, спасти товарищей.

Иванов тщательнейшим образом протирал снаряд. Он знал, что сейчас, через какой-то миг, раздастся последний выстрел и больше снарядов не понадобится: или Кешка собьет «лапотника», или «лапотник» накроет бомбами их, и все же он старался ни одной соринки не оставить на гладком прогонистом теле снаряда. Недалеко виднелась щель, узкая и глубокая. Иванов не глядел на нее, а тер и тер снаряд. Это было все, что он мог сделать сейчас для того, чтобы свою уверенность, силу передать другу и хоть чем-то помочь ему в эту страшную минуту. Пусть Кешка Степанов не видит его, занятый своим делом, но Кешка не может не почувствовать, что друг рядом, что он спокоен и готов разделить с ним его судьбу.

Последний, четвертый «юнкерс» вел знаменитый фашистский летчик. На его счету было немало снесенных переправ, взорванных эшелонов, разбитых батарей. Остзейский барон, потомок крестоносцев и рыцарь «железного креста» с дубовыми листьями. Воинское счастье еще ни разу не изменяло ему. С тупоумной искренностью он считал себя сверхчеловеком, его уверенность в недосягаемом превосходстве над «низшими расами» и особенно хорошая машина до сего времени спасали его. Ко всему этот краснолицый рыжеусый пруссак был хитрым убийцей. Он нашел угол пикирования, при котором, по его расчетам, в него нельзя было попасть людям, деморализованным его ревущей, отвесно падающей на них машиной.

Лейтенант Степанов разгадал хитрость фашиста, как разгадывал хитрость зверя в сибирской тайге. И устрашающая машина, сама выходившая из пикирования, как только летчик сбрасывал бомбы, и надменный ариец разлетелись на тысячи кусков от меткого выстрела русского солдата. В синем небе ветер уносил на запад смрадное облако.

Лейтенант Степанов еще несколько секунд глядел в прицельную трубку, слушая, как, жужжа, летят и шлепаются о землю останки машины. Выпрямился, откинул рукой волосы со лба. Подал команду:

— Отбо-ой! — И спрыгнул на землю. Увидав Иванова, он прищурился, глаза его радостно блеснули. — Не может быть! Ванятка! Откуда ты?

— Ну командир! Я у него в расчете работаю, а он еще спрашивает!..

Они обнялись. Лейтенант Степанов сказал:

— Ну спасибо, вовремя зашли!

— Совсем случайно. «Языка» отводили в дивизию, а тут почтальон говорит: «Твой Степанов вон на горке». Дай, думаю, зайдем… Устал? На закури, из дому на той неделе получил. Кури, ребята, табак — мухи дохнут.

Никто не улыбнулся шутке. Ложкин перевязывал раненого. Солдаты пили воду прямо из двадцатилитровой канистры, обливая грудь, и садились на станины пушки усталые, присмиревшие, как наигравшиеся дети.