Искатель. 1968. Выпуск №4

Лицо существа, глядящего на выключатель, было дано крупным планом, и «Тайме» заметил, что уши его представляют правильные полукруги, без ушных отверстий. Одетый в форму что-то ответил озабоченным, глубоким голосом. Он был по-прежнему виден со спины. Тот, другой, взглянул на выключатель, придвинулся к нему, продолжая небрежно разговаривать; выключатель приближался все ближе и ближе. Он уже был в пределах досягаемости, заполнил собой весь экран. Показалась рука того, первого, быстро метнулась вперед, легла на выключатель.

Послышался резкий хлопок, и рука разжалась, скрючившись от боли. Последним, что герой увидел, подняв глаза, был стоящий возле него пилот в форме, неподвижный, застывший в том же положении, в каком он повернулся и выстрелил, оружие крепко сжато в руке. Расширившимися глазами пилот наблюдал, как человек в зеленой тунике зашатался и упал. Сцена продолжалась; одетый в форму, сникнув, смотрел на свою руку, на орудие убийства. На мгновение, как это часто бывает в цветном телевидении, все краски на экране смешались, изображение стало негативным, и в фиолетовой комнате появился зеленый человек, посмотрел на тело зеленого в красной тунике, затем цветорегулятор снова вошел в фазу, и все стало на свои места.

Появился еще один человек в форме и взял оружие из влажных рук первого, тот тихо, с подавленным видом начал что-то объяснять, музыка в это время зазвучала громче, заглушая его слова, и изображение на экране стало медленно исчезать, как будто окно постепенно затягивалось серым туманом.

Музыка смолкла. В темноте кто-то одобрительно захлопал.

Сосед «Таймса» сдвинул наушники и кратко сказал:

— Больше ничего не могу выудить. Кто-нибудь хочет просмотреть еще раз?

После короткого молчания сидящий у экрана лингвист проговорил:

— Похоже, что эту ленту мы выжали до конца. Давайте прокрутим ту, где Нэтен и этот парень, радист с корабля, пытаются связаться и точнее направить лучи. У меня есть подозрение, что парень говорит обычные для радистов вещи

и дает отсчет: один, два, три — проверка.

В полумраке послышалась какая-то возня, и экран снова ожил.

Зазвучал отрывок знакомой симфонии, и появились слушатели, сидящие перед экраном.

— В восторге от Стравинского и Моцарта, — заметил «Таймсу» лингвист, прилаживая наушники. — Гершвина не вы носят. Как вам это нравится?

Лингвист сосредоточился на экране, началось интересовавшее его место.

«Пост», сидевший перед ним, повернулся к «Таймсу» и сказал:

— Странно, до чего они похожи на людей.

Он делал заметки для передачи в газету по телефону.

— Какого цвета были волосы у этого типа?

— Не заметил.

«Таймс» подумал, стоит ли напоминать, что, по словам Нэтена, цветовые частоты выбраны произвольно, так, чтобы они создавали наиболее правдоподобную картину. На самом же деле гости могут, например, оказаться ярко-зелеными с голубыми волосами. Можно с уверенностью говорить только о соотношении цветов в полученном изображении, только о цветовых контрастах и сочетаниях цветов.

С экрана снова донесся звук чужого языка. Звуки чужой речи были в общем ниже человеческих. «Таймсу» нравились такие низкие голоса. Стоит ли об этом писать?

Нет, и тут что-то не так. Установил ли Нэтен правильную звуковую тональность? Воспроизводил ли он колебания в их действительном виде, или произвольно менял их так, как ему казалось правильным? Все возможно…

Пожалуй, вернее будет предположить, что сам Нэтен предпочитает низкие голоса.

Полный неуверенности, «Таймс» подумал о том беспокойстве, которое заметил у Нэтена, и его сомнения усилились; он помнил, как это беспокойство было похоже на скрытый страх.

— Я совершенно не могу понять, почему он стал возиться с приемом этих телевизионных передач. Почему он просто не связался с ними? — пожаловался «Ньюс». — Передачи неплохие, но к чему все это?

— Может быть, для того, чтобы понять их язык, — сказал «Геральд».

На экране теперь была явно не пьеса, а реальная сцена: молодой радист и какие-то аппараты. Он повернулся, помахал рукой и комически округлил рот (это, как сообразил «Таймс», означало у них улыбку), а потом начал что-то объяснять насчет оборудования, помогая себе обдуманными, но неловкими жестами и четко произнося слова.

«Таймс» тихо поднялся, вышел в ярко освещенный коридор, облицованный белым камнем, и двинулся обратно. Стереоочки он задумчиво сложил и сунул в карман.

Никто его не остановил. Правила секретности выглядели здесь двусмысленно. Скрытность армейского начальства казалась скорее делом привычки (простым рефлексом, проистекающим из того факта, что все зародилось в Департаменте разведки), чем каким-нибудь продуманным решением держать все это в секрете.

В главной комнате было больше народа, чем когда он уходил. Группа теле- и звукооператоров стояла у своих аппаратов, сенатор сидел в кресле и читал, а в дальнем конце комнаты восемь человек, составив стулья кругом, что-то обсуждали с бесстрастной сосредоточенностью. «Таймс» увидел некоторых, лично знакомых ему выдающихся ученых, работавших в области теории поля.