— Что вы чувствуете?
— Пожалуй, ничего. Только жарко.
— Это от волнения…
Он смотрел на часы. Прошла минута.
— А сейчас?
— Ничего. Совсем ничего.
Через пять минут, когда она вышла из бункера, он знал, что был прав.
— Мы выиграли, Мейдж, — сказал он, развязывая веревку. В полумраке он видел ее лицо.
— Значит, я свободна? — медленно спросила она.
— Да.
— Это прекрасно, профессор, — она резко повернулась и побежала по пандусу наверх, к светлому прямоугольнику выхода.
Мольнар свернул веревку, спрятал между ящиками и пошел вслед за девушкой по ступеням. На половине дороги он увидел сандалию.
Итак, поля не было. Теперь он мог попросту выйти за ограду, спуститься вниз в городок. Какой-нибудь корабль наверняка забрал бы его, а через пять-шесть дней он был бы уже дома, если за это время его комнату не сдали кому-нибудь другому. Но ведь Бертольд умер, и это его беспокоило. Мольнар был уже немолод и никогда не действовал слишком поспешно. Он решил повторить эксперимент. «Теперь туда войду я, а Мейдж будет страховать, — думал он. — Только хватит ли у нее силы, чтобы вытащить меня, если я потеряю сознание». Он решил, что подумает об этом после ужина. Но после ужина пришел Эгберг.
— Я думаю, профессор, нам пора поговорить, — сказал он и сел в кресло, сняв с него какие-то вещи Мольнара.
— Давно жду.
— Раньше я не мог, потому что еще не знал результатов анализов. Теперь у меня есть полная картина состояния вашего организма.
— Полная?
— Да. Мы установили это достаточно точно. Оказалось, что мое решение было правильным. Состояние вашего организма не оправдывает вживления автономного сердца.
— Как это понимать?
— Ваше теперешнее сердце работает от внешней энергии, вырабатываемой генератором силового поля института. Поэтому вы не можете покинуть институт.
— И вы не намерены дать мне автономное сердце?
— Нет.
— Люблю прямые ответы. Но это беззаконно. Я не давал согласия на такую операцию.
— Я спасал вашу жизнь и выбрал ту систему искусственного сердца, которая у меня была. Вы знаете так же хорошо, как и я, что ни один судья в этом случае не присудит меня даже к штрафу.
— Но я имею право заменить сердце.
— Разумеется. Если закупите автономную систему, а также оплатите расходы, связанные с пересадкой.
— Вы же знаете, Эгберг, что это нереально.
— Знаю.
— И как долго вы собираетесь меня здесь держать?
— Отключить ваше сердце я не могу, потому что это поставило бы под угрозу вашу жизнь. К тому же это наказуемо. Я мог бы, разумеется, передать вас в государственный институт, но, учитывая наше длительное знакомство, это отпадает…
— Значит, до смерти?
— Будем говорить открыто, у вас нет других перспектив, профессор.
— Зачем эта откровенность? Я и так прекрасно понимаю.
— Я говорю это не без цели. Ваша кровеносная система и почки в скверном состоянии. Кроме того, я подозреваю наличие новообразования в печени. В сумме два-три года жизни.
— На большее я и не рассчитывал.
Мольнар встал и хотел зажечь свет. В комнате было уже темно, и он не видел лица Эгберга, а знал, что разговор еще не окончен.
— Сядьте, профессор. Я задержу вас еще минуточку.
Мольнар сел.
— Я хочу кое-что предложить вам, профессор, — тихо сказал Эгберг. — Пересадку вашего мозга в молодое и здоровое тело, абсолютно здоровое. Экспериментальная операция. Насколько я знаю, в мире сделано лишь несколько операций подобного типа. Разумеется, за результат трудно поручиться…
— Доктор Эгберг, — прервал Мольнар, — вы смеетесь! Вы знаете, я думаю об этом не первый день…
— Теоретически! Но в данном случае речь идет о вашей жизни!
— Вы что же думаете, что из-за полутора десятков лет жизни я соглашусь на это? То, что вы предлагаете, — обычное, банальное преступление!
— Ничего подобного! Один человек умирает, потому что в его здоровом теле погибает мозг. А у другого износилось тело, но исправен мозг. Из этих двух человек, двух почти мертвых людей я делаю одного — здорового. Я делаю человека! Человека, которого не было.
— Вы лишены воображения, доктор. Это тоже уродство… А если мозг, пересаженный в новое тело, не пожелает умереть вместе с этим телом и станет искать нового, очередного носителя, а потом следующего! Иметь всегда двадцать с небольшим лет, до смерти мозга! Вы никогда об этом и не мечтали. Достаточно сменить пять, шесть носителей. Нет физической старости. Молодость, вечная молодость в очередном теле.
— Вы преувеличиваете, профессор. Будут разработаны законы…
— Это ничего не меняет. Паразитирование на собственном биологическом виде, вот к чему ведут ваши эксперименты.
— Я слышал уже это несколько лет назад.
— Как видите, мое мнение не изменилось. А теперь прошу вас уйти.