Искатель. 1974. Выпуск №3

Она проводила меня от своего дома до остановки автобуса, потом я обратно проводил ее до дома, потом решили разойтись на полдороге от дома до остановки, но все равно дошли до ее подъезда, поднялись по лестнице, где пахло пылью и теплом, и она сказала, что уже два часа ночи, и ее будут сильно ругать родители, и я очень боялся, что ее будут ругать, но все равно не отпускал, и она не уходила, а я, распахнув пальто, грел ее у себя на груди, она шептала: «Мы завтра же утром увидимся», но завтра уже было сегодня, и было оно громадным, как мир, и ждать ее еще восемь часов было так же невозможно, как обежать треть экватора. Я прижался лицом к ее волосам, и пахли они чем-то неуловимым, кажется, подснежниками, и в это мгновенье для меня не существовало ничего, потому что весь мир был во мне, — я слышал, как на водохранилище пушечно грохочет трескающийся лед и слабый крик еще не родившегося у Вальки с Элкой ребенка; из окна вагона мне махала букетом другарка Настя Веселинова, а на груди у меня плакала и смеялась ее сестра — Помпончик Марьяшка. И отец носил меня на плечах, распевая «Не боится мальчик Стас…», Гога Иванов мчался со мной на «Индиане» по стене, и Батон уже стоял передо мной с часами-медалью на груди и говорил мне: «Вы дурно воспитаны», — и гербарий на пустой зимней даче — все это было тогда, потому что именно тогда ко мне прилетела солнечная птица счастья — ведь парень-неудачник уже вышел из кино и выкинул мой счастливый седьмой, некупленный билет, и я был не готов к встрече со счастьем.

Потом, наверное уже под утро, щелкнул за Леной замок в двери, и я еще долго стоял в сонной неподвижной тишине подъезда, на пыльной теплой лестнице, пока не сообразил: Лена ушла. Я вышел на улицу, небо посерело, померк неистовый блеск звезд, надсадно гудели на шоссе самосвалы. Я шел по асфальтовой дорожке, поминутно оступаясь в мокрый закисший снег, меня раскачивало, шатало во все стороны, потому что радость была больше меня — ее хватило бы, чтобы поднять дирижабль, а я еще не был готов к встрече со счастьем.

Автобусы не ходили, и я долго стоял на пронизывающем рассветном ветре, пока меня подсадил, шофер попутного «МАЗа». От ровного гула мотора, тепла, приятного запаха машинного масла меня разморило, и я задремал. У Бегов шофер резко тормознул, и я проснулся в испуге: мне показалось, что сплю я невероятно давно, может быть, сутки или год и все, что произошло со мной, приснилось. Я очумело взглянул на шофера и выскочил из кабины. Я бежал назад, по Хорошовскому шоссе в сторону Мневников, по тающему грязному снегу, прыгая через лужи, скользя на наледях, поминутно оборачиваясь в поисках попутной машины, — мной овладело отчаяние, потому что я был уверен — мне не найти теперь этого дома, никогда. Его нет, нет этого стандартного пятиэтажного дома с теплым парадным, пропахшим олифой и пылью, нет этого домика, каких понастроили тысячи по всей Москве, и только тот дом, что мне нужен, был выстроен в моей фантазии, и седьмой билет был мною куплен, а сон просто посмеялся надо мной, подсунув мне вместо Лены сбежавшую на каникулы принцессу Одри Хепберн. Я бежал, совсем не зная, что к встрече со счастьем надо быть готовым.

Меня подвез милиционер-мотоциклист, и я навсегда запомнил его грубое заветренное лицо с маленькими, как у медведя, добрыми глазами. И дом, конечно, был, ведь седьмой билет я все-таки не купил. Я поднялся по лестнице на третий этаж, уселся на подоконник и стал ждать. Иногда приходила легкая, словно серый пар, дремота, но, как только в подъезде где-то хлопала дверь, я сразу просыпался. Не спеша растекался рассвет, но у меня не было часов, и я не знал, сколько времени. Потом взошло солнце, и я вспомнил, что сегодня равноденствие — 21 марта, и теперь нам с Леной поровну отпущено дня и ночи. Не знаю, сколько оттикало минут и часов — наверное, вечность, но однажды щелкнул замок в двери, и на лестничную площадку вышла Лена. Она, по-моему, не удивилась, увидев меня на лестнице. А я спрыгнул с подоконника и сказал:

— Значит, он все-таки был, мой седьмой, некупленный билет.