Искатель. 1975. Выпуск №3

И немцы пришли. Станислав отлично помнил тот день. Он лежал в окопе пригородной деревни Скнилов. Шелестели листвой каштаны. Странно, очень уж мирно блеяла привязанная к забору кем-то забытая и, наверное, уже ничейная коза. Усатый хорунжий, сжав зубы, воспаленными глазами пристально смотрел вперед. Позади была оборона Вестерплятте, уже были похоронены и варшавские гимназисты. Погасли все триста прожекторов, которые должны были помогать польским зенитчикам отыскивать в небе врага… В руках у Станислава плясала тяжелая, русского образца винтовка. И он никак не мог поймать в прицел развилку дорог, где вот-вот должны были показаться немцы.

Вдруг хорунжий приподнялся на локте и крикнул:

— Слушай мою команду! Без команды не стрелять!

Станислав увидел на мушке прицела голову в рогатой каске. Она странно покачивалась, будто кивала кому-то, кто находился значительно ниже ее. Взрослые именно так держат голову, когда разговаривают с ребенком. Станислав понял, что немец едет на велосипеде.

— Огонь! — гаркнул хорунжий.

И огонь сверкнул. Сверкнуло много огней. Мощно и уверенно ударила гаубичная батарея с Высокого замка. Обреченный Львов не сдавался. Откуда ни возьмись в небе появились два польских самолета и пошли в пике на фашистскую колонну. В пыль валились люди и велосипеды. При каждом выстреле приклад винтовки больно ударял Станислава в плечо.

— Огонь! — кричал хорунжий. — Они бегут!

Ревела, захлебываясь, батарея на Высоком замке. Ревели, пикируя, самолеты. Вдали, на шоссе, разворачивались тупорылые автомашины. Но гаубичный залп накрыл их. И в воздух взлетели колеса и доски кузовов.

— Контрнаступление! Наше контрнаступление!

— Какое еще контрнаступление! — заорал хорунжий. — Какое такое контрнаступление, я вас спрашиваю, панове? Вы с ума сошли? Завтра они подтянут резервы…

И тут один из самолетов странно дернулся и понесся к земле. В месте, где он упал, к небу взметнулся столб огня и дыма. И у отбивавшихся остался всего лишь один самолет. Но он, сделав в небе круг, вновь атаковал машины и немецких велосипедистов. Победы не было. Но было другое — миг непобежденности. Батарея еще стреляла. Хорунжий еще давал какие-то команды…

Через четыре часа во Львов вошли советские танки. Один из танкистов, хорошо говоривший и по-польски и по-украински, подошел к хорунжему и сказал:

— Прикажите своим сдать оружие. Можете разойтись по домам. Но хождение по улице в военной форме армии панской Польши нежелательно.

— Вы поляк? — спросил хорунжий.

— Да, — ответил танкист.

— И служите у Советов?

— Я служу не у Советов, а Советскому Союзу. Я гражданин Советского Союза. Между прочим, один из основателей нашей страны, Дзержинский, тоже был поляком.

…Станислав вместе с хорунжим шли по улице Сапеги к центру города. Лицо хорунжего было мятым, с мешками под глазами.

— Странное дело, — рассуждал он. — Приехал на танке советский поляк. А я ведь украинец. И только что собирался отдать жизнь за Польшу маршала Пилсудского. Как это все получается? Ты-то сам кто — поляк или украинец?

— Украинец, — ответил Станислав.

— Вот дела. Все в мире перепуталось. Впрочем, парень, не грусти. Мы пытались воевать против Гитлера. А это уже хорошо. Честное слово, хорошо. Ты мне поверь. Гитлера все равно побьют. Мы этого не сделали, так сделают Советы. И если русские дадут мне винтовку, я пойду вместе с ними до самого Берлина.

Около главного почтамта стояли три танка со звездами на башнях. Люки были открыты. А вокруг собралось множество людей — не менее полутысячи. Танкисты разговаривали со львовянами. На броне одного из танков лежал букет алых парниковых роз.

— Нет, положительно в мире все перепуталось, — сказал хорунжий. — И пора бы снова все распутать…

…Хорунжего Станислав больше никогда не встречал. Он учился в техникуме. Ездил в Крым, на море. И за путевку заплатил всего лишь четырнадцать рублей. Было удивительно, что теперь он живет в такой большой стране. До Крыма надо было ехать больше суток. Если же посмотреть на карту, то расстояние от Львова до Ялты в двадцать раз меньше, чем от Львова до Петропавловска-на-Камчатке. А ведь кто-то ездит и в Петропавловск. Может быть, и сам Станислав когда-нибудь туда поедет. Масштабы удивляли. И люди удивляли. Они изменялись. Оки больше смеялись и больше думали о других, чем о себе. В доме отдыха в Евпатории, где Станислав побывал летом 1940 года, девушка, с которой они были едва знакомы — просто вместе сидели за столиком в столовой, — узнав, что ему едва-едва хватило денег на билет до Львова, сказала:

— Надо было меньше пить пива.

— Совет учту.

— А пока возьмите у меня десять рублей. Вот адрес. Вышлите, когда получите стипендию.