Искатель. 1976. Выпуск №2

— Это, конечно, — грустно усмехнулся Поздняков. — Как в писании сказано — блажен муж, что не идет в собрание нечестивых.

Рубашка на вороте не просохла и неприятно липла теплым компрессом, я встал, причесался перед зеркалом и сказал Позднякову:

— Зря вы, Андрей Федорович, так на начальство обижаетесь. Вы же сами человек служивый и должны понимать, что есть ситуации, в которых лучше нырнуть под воду…

Он кивнул, будто согласился, но по его лицу было видно — не согласен Поздняков с тем, что ему надо пропуск ждать вместе с разгильдяями. Уже у дверей он сказал, словно не мне, а просто так, как раньше писали в пьесах — «в сторону»:

— Нырять тому хорошо, кто плавать обучен. А вот у меня так получилось, что сразу до самого дна пошел…

Шарапов читал какие-то бумаги. Когда мы вошли, он взглянул на нас поверх очков, кивнул и буркнул в ответ на наше приветствие:

— Да. — И мгновенье спустя добавил: — Садитесь.

Я понял, что свалка у нас сейчас будет серьезная, потому что Шарапов по необъяснимой для меня причине приобретал скверные начальнические черты именно в тех случаях, когда чувствовал себя неуверенно. В этих ситуациях он начинал вместо «здрас-те» говорить «да», а вместо «до свидания» — «пожалуйста». И когда он на входе приветствовал меня своим «да», во мне начинала клокотать злость, потому что по многим годам совместной работы я знаю, что после этого какая-то неведомая часть его души словно покрывается роговой коркой, он весь становится мрачно-тяжелым, и переубедить его, или уговорить, или смягчить невозможно.

Да и Поздняков, не знавший генерала, тоже обмяк как-то, покрылось его лицо серым налетом, и он все время старался незаметно вытереть с ладоней беспрерывно выступавший липкий пот. А в кабинете было прохладно — топить еще не начинали, и посреди комнаты на полу вишневел раскалившейся спиралью рефлектор.

Шарапов дочитал последнюю бумагу, сделал в левом верхнем углу косую размашистую роспись и сложил всю стопу в коричневую папку с тиснением «НА ИСПОЛНЕНИЕ». Поднял на нас взгляд, и лицо у него было такое, будто он меня впервые видит, и не сидели мы с ним вчера на кухне, и не подкладывал он мне в тарелку горячие рассыпающиеся картофелины, и не жаловался со стоном душевным на прохвоста зятя.

— Ну-с, я вас слушаю, — сказал он, чиркнул неспешно блестящим огнеметом зажигалки, лениво затянулся и пустил через губу струю дыма, плоскую, как нож.

— Товарищ генерал, материалами, собранными мной в результате служебного расследования, исчерпывающе доказывается, что инспектор Поздняков был отравлен неизвестным преступником сильнодействующим лекарственным препаратом. В связи с этим полагаю служебное расследование прекратить и разрешить Позднякову приступить к исполнению обязанностей.

Шарапов встал из-за стола, мы с Поздняковым тотчас же поднялись. Шеф, обогнув рефлектор на полу, подошел к окну и, повернувшись к нам спиной, стал смотреть на улицу, и я вспомнил, как несколько минут назад смотрел в окно Поздняков. Вот только выражения лица Шарапова мне было не угадать. Он повернулся неожиданно и быстро спросил:

— Все?

— Все.

— Отказываю. — Чуть не налетев на рефлектор, прошел за стол и сел.

Поздняков побледнел еще сильнее, и я молчал, рассматривая красную змеящуюся сердцевину рефлектора, — не спрашивать же мне Шарапова, почему он передумал со вчерашнего вечера!

Он сплел пальцы рук и стал быстро крутить большими пальцами один вокруг другого, потом заговорил так, будто вслух раздумывал над каким-то ужасно сложным вопросом и приглашал нас тоже подумать, потому что без совета с нами уж никак ему было этот вопрос не решить:

— При расследовании любого криминального эпизода органы суда и следствия всегда очень волнует вопрос о судьбе похищенного. — Он помолчал и будто невзначай, как о каком-то пустячке, спросил: — Чего там у тебя похитили, Андрей Филиппович?

— Пистолет Макарова и служебное удостоверение, — выговорил Поздняков так, будто языком двигал громадные каменные глыбы и все они четыре раза грохнули — каждое слово в отдельности — на лакированный паркет кабинета.

— А денег не взяли? — заинтересованно расспрашивал Шарапов, будто впервые вообще услышал об этой истории.

— Никак нет, денег не взяли.

— Много было денег с собой?

— Рубля два, — сказал Поздняков, и был он уже не бледный, а синюшно-багровая краснота заливала его костистый затылок.

— Ну, слава богу, хоть деньги в целости остались, — облегченно вздохнул Шарапов. — А вот что с пистолетом и удостоверением делать — прямо ума не приложу. У тебя, Тихонов, на этот счет никаких умных соображений не имеется?

Я промолчал, потому что само собой разумелось, что он в моих умных соображениях не нуждается.

— А то давай расследование в отношении Позднякова прекратим, выпишу я сейчас Позднякову записочки в оружейный склад и в управление кадров, и зашагает он отсюда гоголем, как настоящий инспектор, с пистолетом и удостоверением, а не как мокрая безоружная курица…

— Я… я… я… не… никогда, — вдруг начало прорываться из Позднякова.