— Не думаю. В оперативной группе опытные сотрудники.
— Твои предположения?
— Не знаю, что и думать… Продолжаем исследовать его биографические данные, но результаты пока неутешительны.
— Меня тоже не покидают сомнения, правда, несколько другого порядка. Записка… Что-то в этом кроется, но что — просто ума не приложу. Интуитивно чувствую, что записка — это не блеф, а опасная реальность. Но почему она не сработала? Причастен он или нет к этому делу, мы в конце концов выясним. Но как бы не было поздно…
— Не знаю, может, я что-то упустил из виду во время допроса адвоката… В беседе я осторожно подвел Михайлишина к гибели Ковальчука — просто так, невзначай, как бы случайно. Он охотно откликнулся на предложенную тему, мы поговорили несколько минут о нем. На том все и закончилось. Но, прощаясь с ним, я заметил некоторые странности в его поведении, которые не наблюдались до упоминания о Ковальчуке. Какое-то недоумение, может быть, задумчивость или даже тревога… Все это, конечно, в какой-то мере домыслы…
— Дыма без огня не бывает? Так я тебя понял? Интуиция. Алексей Иванович, в нашей работе стоит не на последнем месте — это сплав опыта и таланта оперативного работника. Не каждому это по плечу… Кстати, пусть твои ребята проверят, не поступали ли за этот период сведения об исчезновении, лиц мужского пола. Как в городе, так и в близлежащих городах и селах…
— Проверим…
— Что нового слышно о Гостеве?
— Пока все то же, товарищ полковник.
14
В кабинет Кравцова вошел розовощекий лейтенант Лукьянов из ОБХСС, которого в управлении ласково называли Бутончиком.
— Привет, Бутончик! Все цветешь?
— Костя, вызову на дуэль, предупреждаю…
— Договорились. Но учти — оружие выбираю я. Заходи сегодня вечером в гости, жена как раз собралась котлеты жарить. Вот и сразимся за столом.
— Э-э нет, уволь. Женюсь, потренируюсь, вот тогда пожалуйста.
— Подождем. А пока с какими новостями пожаловали, дорогой коллега?
— С тебя причитается. Кружкой пива не отделаешься.
— Между прочим, в твоем младенческом возрасте медицина рекомендует пить только разбавленное водой молоко.
— Зануда ты, Костя!
— Ладно, что там у тебя?
— Мы тут одного типчика прихватили, провизора. История, в общем-то, обычная — хапнул лишку, возмечтав о шикарной жизни, а теперь слезами полы моет: “Дети, семья, не знал, виноват…” Короче, знакомые вариации на тему о заблудшей овце. Так вот на одном из допросов он упомянул некоего Ковальчука. Насколько я знаю, он по вашему ведомству сейчас проходит…
— Этот провизор сейчас у тебя? — обрадовался Кравцов.
— В кабинете дожидается…
Провизор Головинский, заплывший Асиром человек, с красными, словно у ангорского кролика, глазами, сидел на стуле и поминутно сморкался в огромный носовой платок.
— Он пригрозил, что пойдет к вам и все расскажет. Я боялся… Я не хотел, честное слово!
— Честное слова здесь ни при чем, Головинский, — сказал Кравцов и, чуть помедлив, спросил: — Откуда Ковальчук узнал о ваших махинациях с дефицитными лекарствами!
— Не знаю, не знаю, гражданин следователь! Однажды он зашел ко мне, принес “Уголовный кодекс” и прочитал статью. И сказал, что мне не отвертеться, он рассказал мне такое про меня самого… Я поверил…
— И что дальше?
— Ковальчук пообещал, что никому об этом не расскажет, и даже предложил свои услуга.
— А именно?
— Ему нужны были дефицитные лекарства, не помню какие.
— Придется вспомнить, Головинский. У вас для этого время будет…
— Я вспомню, обязательно вспомню, гражданин следователь.
— За лекарствами Ковальчук приходил сам?
— Всегда сам. Только один раз…
— Ну, ну, вспоминайте.
— Один раз он был с кем-то. Тот, другой, остался на улице, но я видел — здоровый такой. И разговор слышал. Он его Мироном называл. Про море говорили, кажется, про Новороссийск…
15
Море плескалось о набережную, мириадами солнечных зайчиков, отражаясь на бетонных парапетах. Чайки неутомимо пикировали в зеленовато-серебристую воду. Центральный городской пляж шевелился под ласковым летним солнцем золотисто-бронзовой узкой лентой. Изредка за красными буйками ограждения проскальзывал юркий катерок, а иногда чуть поодаль торжественно проплывал и черный сухогруз или сахарно-белый лайнер, направляясь в очередной рейс к далеким островам и странам. Тогда безмятежное спокойствие водной равнины нарушалось — тяжелые волны шли на берег, откатывались назад, вызывая смех и визг застигнутых врасплох пляжников, унося неосторожно оставленные у самой воды вещи.
В пивбаре, выполненном в виде огромной деревянной бочки, было столпотворение: подвезли свежее холодное пиво, и, толпы отдыхающих брали входную дверь приступом. Бикезину и Кравцову удалось проскочить к стойке одними из первых, и теперь они удовлетворенно потягивали терпковатое пиво, слегка отдающее соленой, морской водой,