Искатель. 1985. Выпуск №6

— «Каштан»! «Каштан»! В квадрате 24-В обнаружены части тела, оружие и предметы, принадлежащие объектам розыска. Повторяю. В квадрате…

Гульчак не стал дослушивать, передал микрофон радисту и бросился в кабинет Паршина:

— Товарищ подполковник! Пятый радирует: обнаружены предметы и оружие, принадлежащие крестникам. И еще что-то про части тела.

— Что что-то?

— Не разобрал… Вернее, не стал дослушивать, решил вам доложить. Пятый на связи.

Когда Паршин вошел в штабную комнату, он увидел с десяток сослуживцев, сгрудившихся у передатчика.

— Передайте пятому — не отключаться, — сказал Паршин и повел пальцем по карте, отыскивая нужный квадрат. — Где капитан Игнатенко?

— Отдыхает, товарищ подполковник, — сказал дежурный офицер. — Будить?

— Будите. Пусть готовит машину. Как с прогнозом?

— Только что звонили синоптики. Вот телефонограмма. По-моему, погода устойчивая.

— Хорошо. Будите Игнатенко.

— Слушаюсь.

Дежурный вышел, и только после этого Паршин подошел к рации.

— Пятый! Здесь «Каштан». Как слышите?

Сквозь треск и радиопомехи донесся голос:

— Слышу неважно. Связь ухудшается. Вылетайте быстрее, товарищ подполковник!

— Уже готовимся, лейтенант. Доложите обстановку подробнее.

— Здесь, по всему, на нарушителей напали волки. Семериков и Акимычев отстреливались. Обнаружены изуродованные останки… Виноват, обнаружены части тела одного из них. Предварительной идентификацией установлено, что это Акимычев.

— А Семериков?

— Тела не обнаружено.

— Обеспечьте охрану места происшествия. Вылетаем через полчаса… Впрочем, нет — через пятнадцать минут.

— А вот еще загадка…

— Да ты уморил меня, дядя Семен. Все равно не угадаю.

— А ты потужься… Ну вот: большая шкура — вся в дырках. Что такое?

— Черт ее знает!

— Ну подумай.

— Не знаю.

— Эх, ты… Это звезды на небе.

— А похоже…

— А вот еще…

— Да отстань ты, дед! Спать хочу.

— Нельзя тебе спать.

Кильтырой час назад споил Семерикову отвар, который должен был встряхнуть больного или раненого человека, укрепить его дух и придать силы. Лекарство это применялось тогда, когда необходимо было поддержать желание выжить, но целебное действие его могло произойти лишь при том условии, если принявший его какое-то время не заснет. Семериков, привыкший уже безропотно подчиняться своему лекарю, ничего не мог с собой поделать: веки его слипались, мысли путались, самым желанным сейчас казался именно сон.

— Однако, как тебя звать-то? Сколько дней вместе, а мне недосуг спросить?

— А! Какая разница… Колькой зовут.

— Ты, Колька, давай не спи.

Кильтырой потормошил Семерикова и, видимо, сделал тому больно, так как он вскрикнул.

— Ну-ну, Колька, ненароком я. Ты не спи… Слушай загадку.

— Вот черт какой! Ну давай твою дурацкую загадку!

— Кто на хвосте уголок тащит?

— Самолет?

— Нет. Горностай… Но и на самолет, однако, похоже.

— Что ж я, по-твоему, идиот?

— Молодец, паря… Ну а это: седой старичок век живет.

— Это ты, — засмеялся Семериков. Захихикал и Кильтырой.

— Больно ты хитрый. Думать не хочешь — угадать хочешь… Это Байкал.

— Но и на тебя похоже: век живет… седой старичок…

Кильтырой не унимался. Вспоминая очередную загадку, он чесал свою жиденькую бороденку, щурил глаза и шевелил губами.

— Все, что ли? — спросил в очередную паузу Семериков. — Все загадки?

— Не все, однако… Много-много у эвенков загадок. На всяк случай. Раньше оне нам книжки заменяли… А! Вот вспомнил: отчего у глухаря глаза красные?

— Ну, отчего?

— Много плакал, вот отчего.

— А я думал, в сортир хочет.

И снова засмеялся Семериков, и захихикал Кильтырой.

— Ну, а эта: не кабарга, а по скале ползет, не медведь, а по тайге ходит, не собака, а землю нюхает?

— Мильтон! — Семерикова стала забавлять ситуация, когда можно было искать в угадывании двойной смысл. Он даже про сон забыл.

— Нет, это геолог, — серьезно поправил Кильтырой. — Зачем, однако, милиционеру по скале ползать, землю нюхать?

— Эх, дядя Семен. Мой ответ — в самую точку. Хотя бы нас со Слоником искать.

С обоих слетело веселье. Помолчали, каждый думал о своем, о недавнем.

— Все спросить тебя хотел, Колька, — заговорил Кильтырой.

— Ну?

— Пошто вором стал? Зачем людей губил?

— Не надо, дядя Семен. Не спрашивай хоть ты меня. Не могу я тебе на этот вопрос ответить.

— А себе? Можешь?

— И себе не могу… Не знаю. Вообще-то знаю… Какой-то черт во мне сидит. Все думал, особенный я, не такой, как все А сейчас-то точно знаю: работать не хотел, лямку тянуть. Хотелось побыстрее да побольше. Ну и… Один раз сел, другой… А там уж понесло. Да еще поддать любил…

Семериков говорил, не глядя на старика. Казалось, он вообще ни к кому не обращался неожиданным даже для себя монологом. Кильтырой слушал его, не перебивал, молча кивая головой в такт его словам.

— В последний раз вышел, когда девушку встретил. Понимаешь, дед, девушку! Не шмару, не телку — девушку, которая — надо же — меня, шпану, в общем-то, полюбила. II я ее полюбил. Поженились мы Дочка родилась… Эх, ну и гад же я, дядя Семен! Стрелять таких, как я, надо и фамилии не спрашивать!