Искатель. 1988. Выпуск №2

Ведь он должен лежать в палате городской больницы сорок лет спустя после этого дня. У него был инфаркт… он помнил сильную боль в сердце, слабость… И раздет он был. А сейчас… Сердце почти не болело. Он оглядел себя. Нелепый вид: больничная линялая пижама с короткими штанинами и рукавами, а на босу ногу — собственные ботинки с развязанными шнурками.

Но вскоре изумление прошло.

Собственно, какая разница, как он попал сюда? Разве изменилось бы что-то, если бы он знал ответ? Нет, конечно. Он и так понимал, что вряд ли когда-нибудь узнает, как оказался здесь. Да и не это сейчас главное.

Главным было то, что он здесь — неспроста. Ведь скоро он — молодой, ослеплённый животным инстинктом самосохранения, обезумев от страха, будет ползти по этой ложбинке вверх, прямо к себе — старику с изношенным сердцем. Ползти, чтобы потом всю жизнь проклинать эти позорные минуты. Маликов напряжённо глядел на ложбинку. Встретить, лихорадочно думал он. Надавать по морде. Погнать, как поганого щенка, обратно… Тут старик вспомнил, что тот, молодой, вооружён, и сразу остыл. Да, ему в таком состоянии пристрелить меня — дело момента. И объясниться не успеем… Пропустить мимо и схватить сзади… Не-ет, староват. Не устою… Подножку… повалить, распластать, а уж потом спокойно объясниться. Да нет, чепуха всё. Каков я в молодости-то был? Крепок, изворотлив, как ящерица. В отряде меня мало кто одолеть мог. А уж старик немощный и подавно… Всё не то. Он услышал шорох и хруст в кустарнике внизу. Ползёт. Поздно! Некогда решать. А, ладно! Как получится… Он торопливо оглянулся, выбрал ствол потолще и скрылся за ним. Вжался в серую грубую кору, чутко прислушался. По ложбинке, сипло дыша, карабкался человек.

Когда шум приблизился, Маликов присел за деревом и осторожно поглядел, в просвет между ветками. Он увидел крупного парня в мокрой от пота рубашке и грязных широких брюках, заправленных в пыльные сапоги. Автомат тог волочил за ремень. Старик хорошо разглядел его крепкие плечи и руки. Мельком увидел красное от напряжения лицо — своё молодое лицо, такое знакомое и полузабытое. Взглянул с сожалением на свои старческие слабые руки, морщинистые и дряблые. Силы были неравны.

Парень закинул ремень автомата на плечо и, не оглядываясь, неровными тяжёлыми шагами побежал вверх по склону. Маликов с горечью поглядел ему вслед.

Что поделаешь. Беги. Быть может, так и надо. Впереди у тебя долгие годы страданий и раздумий — ради того лишь, чтобы узнать то главное, что теперь известно мне, — что ты ещё вернёшься сюда. Рано или поздно. Обязательно приходит время, когда надо платить свои долги.

Маликов медленно вышел из-за дерева, миновал ложбинку и пошёл вниз по склону, наискосок, к руслу, к выстрелам. Он надеялся выйти к убитым карателям, у одного из которых парень недавно взял автомат.

Встреча с самим собой не произвела на него особенного впечатления. Мимо него просто пробежал молодой парень, который, как подсказывала холодная память, и был им, Маликовым в молодости. И всё…

От последних деревьев к камням Маликов скатился стремительно, как мальчишка, боясь, что немцы на той стороне заметят его и подстрелят раньше, чем он доберётся до оружия. Но обошлось.

Он с трудом дополз до убитых, снял с одного из них автомат. Когда добрался до валунов и занял удобную позицию, автомат Сосновского уже молчал.

Вскоре между камней замелькали зелёные каски. Потом немцы поодиночке начали вставать в полный рост. В их движениях сквозила нерешительность, но, чувствуя, что опасность миновала, они, разгорячённые ещё недавним боем, стали оживлённо обсуждать что-то друг с другом.

«Айн, цвай, драй, фир…» — считал ефрейтор тела партизан. Потом он громко, для всех, сказал несколько слов, и остальные преувеличенно громко загоготали, но смех получился неестественным, вымученным.

А всё-таки трусите, удовлетворённо отметил Маликов. Ему почему-то казалось, что всё происходит не с ним, что он лишь сторонний наблюдатель.

Солдаты неторопливо выстраивались в цепь. Потом один из уцелевших офицеров подал команду, и цепь снова двинулась через русло.

Долго выжидать было нельзя. Маликов вспомнил, что с флангов обходят каратели. Но всё же подпустил поближе, чтобы не давать маху, и затем нажал на спусковой крючок. Автомат резко задёргался в его отвыкших от оружия стариковских руках. Несколько солдат мигом пропали за камнями.

Снова перестрелка. Время от времени Маликов оглядывался назад — не подходят ли с тыла каратели? Но они просто не успели ещё дойти до того места, где он залёг.

Он сдерживал немцев всего восемь минут, а затем шальная пуля, слегка задев камень, изменила направление и, миновав распахнувшуюся пижамную куртку, вошла точно между четвёртым и пятым ребром слева.

Маликов уронил автомат, криво сполз с валуна на влажный мох и так остался лежать — лицом на покатом боку большого камня, вросшего на три четверти в землю. Последнее, что увидели его глаза, была шершавая поверхность этого камня, забрызганная кровью, и обрывок мха, разросшийся в невиданный сказочный лес.

И Маликов шагнул в заросли его…

* * *