Вечером загораются тысячи окон дома. Чем выше этаж, тем реже люди занавешивают окна, и видно, как они ходят в комнатах, сидят в кухнях, лежат в спальнях. Если найдете такую точку, чтобы дом один, целиком, занимал поле зрения, то откроется вам явление прелюбопытнейшее: ежесекундно в доме загораются или гаснут по одной два, а то и по нескольку сразу его белых, желтых, золотистых, серых, бурых, розовых, голубоватые, откровенно-синих или же мрачно-пурпурных окон. Дом будто перемигивается то ли с вами, то ли сам с собою, потому что ведь с кем ему, стоящему особняком, еще перемигиваться? Пристальному наблюдателю уже вскоре начинает казаться, будто с каждым вспыхиванием и угасанием в воздухе разносится едва слышимый звучок: тинк… тонк… танк… тонк… блямзь!.. топк-тонк… тэнк… как если бы падали на кафель зубчики алюминиевой расчески. Лучше всего, конечно, этак в мае, сидишь себе под тем тополем, сидишь уж давно, поглядываешь, послушиваешь и, понимаете ли… Эх! Нет уж ничего этого. А ведь было же. Да, было. Эх, эх, времена…
А ежели представить себе, только попробовать, все тайные движения, внутренние возмущения и утишения, неведомые и не слышимые звуки — и ведомые, и слышимые звуки; струение электрического тока, обвалы в канализационных стояках и мусоропроводах, сумятицу уплотнений и сжатий воздуха, скрещения миллионов и миллионов напряжений в перекрытиях, долгие и долгие волны спокойных программ и невероятные всплески КВ!.. Все, что движется, изменяется, хлопает дверьми, включает магнитофоны и комнатные обогреватели, извергается и поглощается, подвергается всевозможным химическим реакциям и физическим воздействиям, — короче говоря, живет, живет! Протягивает само себя сквозь пятую субстанцию — время, — окутывается ею, и нет тому конца!..
Уж как хотите, а что-нибудь да должно было случиться, произойти, стрястись, или как еще говорят — из всего этого выйти
И оно вышло.
Как и в любом великом событии, здесь нельзя абсолютно точно определить момент, с которого все началось. Первое совпадение, первое движение сущего от вероятного к невероятному, крохотный, но необратимый шажок за грань разрешенного статистикой максимума случайностей, последняя гирька на чаше количества, чтоб оно стремительно ухнуло в пропасть качества.
Быть может, то, что тем вечерам одновременно в трех тысячах трех квартирах хозяйки включили на полную мощность кухонные плиты, чтобы приготовить ужин. Или что во всех девяти секциях опорожнили в мусоропроводы по полному ведру мусора, причем везде — на десятых этажах десятых подъездов. Да и мусор-то весь какой-то был на редкость одинаковый: уж если очистки, так непременно от магазинного, а никак не рыночного картофеля, если консервная банка, то из-под рыбного ассорти в томате, а не копченых, например, сосисок. Где-где такого мусора ожидать, но уж не в этом самом большом и красивом доме. Да чего там, уж как есть.
И посыпался этот совершенно одинаковый мусор по совершенно одинаковым трубам, да еще расположенным на совершенно одинаковом друг от друга расстоянии. Что ни говори, а пошла волна флюктуации — это выражаясь научным языком.
Заманчиво было бы переложить вину на проживающего в квартире тысяча сто сорок второй шестиклассника Ниникина Сашу, юного техника и фаталиста, — именно он налаживал в тот вечер самодельный текст-процессор (прибор, как и полагалось, был собран из бросовых радиодеталей, втиснут в распиленный корпус от магнитофона «Электроника» и перемотан изолентой). Папа у Ниникина Саши любил писать фантастические рассказы, и Саша хотел подарить ему процессор на день рождения. Может, тогда папа написал бы что-нибудь для Нобелевской премии.
Однако, не добившись от машинки ничего вразумительного, Саша по обыкновению махнул рукой и ушел на занятия литературно-технического кружка. Сказался ли малый навык Саши, или что часть деталей была все-таки не со свалки, а из магазина радиотоваров, но процессор так и не заработал и никакого влияния на дальнейшие — кроме самого-самого последнего события не оказал, потому мы с легким сердцем можем пока о нем забыть.
Но тогда что же, что послужило истинным толчком к развернувшейся… забегая вперед, скажем: чуть было не развернувшейся истории, которая могла бы иметь ой какие труднопредсказуемые последствия? Разве что в те самые секунды, когда происходили вышеописанные совпадения, в магазинах и учреждениях цокольного этажа по окончании работы выключали свет — о случаи! случай! — пальцы, нажимавшие кнопки и опускавшие рубильники, произвели эти действия в один и тот же момент? И не сыграл ли свою роль проплывший в ту минуту над домом, над городом, низко, ниже обычного, огромный аэробус, бело-голубой в темнеющем небе, брюхатый, надсадный, — и срезонировали окна в доме, загудели, а кое-где даже полопались…
Дом мигнул.
Сам по себе.