Искатель. 1993. Выпуск №4

Машина на большой скорости попала колесом на канализационный люк и подскочила — Бэйб непроизвольно вскрикнул.

— Что?

— Ничего-ничего, продолжайте. Значит, вы говорите, что эти двое, которых вы только что убили, работали на «близнецов»?

— Нет, только на Сцеля. И они были лишь частицей системы. Ты знаешь, как богаты были главные наци?

— Нет, миллионеры?

— Я думаю, их спокойно можно назвать миллионерами. В августе сорок четвертого, когда они поняли, что дело плохо, несколько главарей скинулись и заплатили Аргентине пятьсот миллионов за паспорта. Эти типы обворовали целый континент. Когда Геринг совершил самоубийство в сорок пятом — ты ведь знаешь, он отнимал у евреев картины, — его коллекция оценивалась в двести миллионов долларов. Это тогда — двести миллионов. Теперь прикинь, какие произошли перемены на рынке картин и в курсе доллара. Сегодня можно спокойно говорить о миллиарде.

Машину тряхнуло на очередной яме.

— Черт! — ругнулся Бэйб от боли.

— Это действительно уму непостижимо, — продолжал Джанеуэй. — Менгеле родился в богатой семье, а Сцелю пришлось самому делать состояние. Он был протеже Менгеля, отчасти по причине своего блестящего ума, а также из-за внешнего вида. Менгеле ненавидел свою внешность: он считал, что похож на еврея или цыгана. Вообще-то так оно и было. Он занимался экспериментами на людях, я думаю, потому, что страстно хотел изменить свое лицо, но зачем он приращивал мужчинам груди или пытался вырастить руки на спине, никому не известно.

— Не сделал он этого, — возразил Бэйб.

— Не сделал, тут ты прав, но что пробовал — это точно.

Ну ладно, хватит о Менгеле, для нас главное — Сцель. Начинал он с золота, но затем по Освенциму прошел слух, что от него можно откупиться, что можно устроить побег, хорошо заплатив Кристиану Сцелю. Он и в самом деле выпустил несколько человек, но только для того, чтобы поддержать слух. А эти придурки евреи, они уж постарались сохранить кое-что из своих драгоценностей, спрятав их в заднице, как всегда делают заключенные. И вот они приходили к Сцелю — он пускал только самых богатых — и торговались с ним; он же, получив бриллианты, убивал их владельцев.

И он, и Менгеле распоряжались жизнью и смертью в своем экспериментальном блоке; если вспомнить, что Менгеле делал с заключенными, то трудно осуждать кого-либо за доверие Сцелю. Им приходилось рисковать, а что еще делать, когда рядом рыщет проклятый Менгеле, убежденный, что сможет вывести голубоглазых людей. — Джанеуэй сделал глубокий вдох. — Ну вот. Том, почти вся предыстория. Все понятно?

— Более или менее. Только как все это касается меня?

— Отец Сцеля погиб две недели назад.

— И?

— В начале сорок пятого Сцель ухитрился переправить из Западной Германии своего отца, и старик поселился здесь.

— В Америке?

— В Нью-Йорке. У него в Йорквилле жила сестра, а сам он обосновался под чужим именем. Она умерла, а он так и остался здесь. Он остался — и они остались.

— Они?

— Бриллианты Сцеля. Он отдал их отцу все до единого, оставил себе только на жизнь. Он жил в Аргентине, пока Перон не пришел к власти, а потом удрал в Парагвай. Бриллианты остались здесь. Сцель рассчитывал, если его поймают, то он с помощью состояния выкупит себе свободу. Его отец хранил бриллианты в сейфе банка, и когда Сцелю требовались деньги, он давал знать старику; у них действовала система курьеров. Бриллианты неизменно поставлялись на тот рынок, где были самые высокие цены, — когда в Швейцарию, когда в Западную Германию. Сцель обменивал выручку на парагвайскую валюту и жил спокойно, пока эти деньги не кончались. Все было прекрасно, пока старик не погиб в катастрофе. Понимаешь, каждый может завести себе сейф в банке, но не каждый может пользоваться им: только вкладчик и доверенное лицо, а доверенное лицо допускается к сейфу только в одном случае — непредвиденной смерти вкладчика. Сцель был доверенным лицом своего отца, и теперь происходит вот что: его подручные пытаются вычислить, насколько опасно Сцелю появляться в Нью-Йорке. Я думаю, ему придется приехать: выхода нет, не бросит же он свое богатство.

— Вы сказали, что Сцель начал с золота.

— Сцель знаменит тем, что выдергивал зубы у евреев — в печах Освенцима никогда не находили золота. Сцель был зубным врачом.

Бэйб опять ударился головой о заднее сиденье.

— Он не приедет в Америку, мистер Джанеуэй. Он уже приехал. Он здесь.

— Нет, — возразил Джанеуэй, — мы бы знали что-нибудь. А почему ты так думаешь?

— Потому что не Карл и Эрхард чуть не убили меня, а зубной врач.

— Говори дальше, — в голосе Джанеуэя почувствовалось волнение.

— Он все время твердил и твердил одно и то же: «Это не опасно? Это не опасно?»

— Как он выглядел? Глаза голубые? А волосы седые?

— О Господи, да, невероятно голубые, но он лысый, совершенно лысый, кроме того…

— Кроме того, это ни черта не значит: он мог запросто все сбрить! Дальше.

— Он большой мастер. Он действовал очень умело, когда начал мучить меня: в точности знал, когда я потеряю сознание, знал заранее, что я сделаю в следующую секунду, раньше меня самого знал…