Искатель. 1995. Выпуск №2

Йокум отпрянул и забился в угол комнаты.

— Других негативов у меня нет, — пролепетал он.

— Пять тысяч долларов за все, что у вас осталось, — спокойно произнес я.

У него задрожал подбородок, он еще сильнее прижался к стене.

— Десять, — не спуская с меня настороженных глаз, проговорил он.

— Итак, они у вас есть!

Я сделал шаг в его сторону — он тотчас отодвинулся за стол.

На камине лежали обгрызенная курительная трубка и коробок спичек. Я чиркнул одной из них и поднес руку к вороху старых газет и фотографий. Они окутались дымом и загорелись.

Йокум в ужасе уставился на меня. Он явно хотел сбежать, но не смел двинуться с места.

— Будь по вашему, пять тысяч, — простонал он.

Пламя, подобравшись к целлулоидным негативам, вспыхнуло ярче. Одну пылающую катушку с пленкой я ногой подтолкнул к матрацу.

Когда Йокум рванулся к двери, я схватил его за тощую шею и прижал к косяку. Стодолларовые бумажки посыпались на пол. Он не сопротивлялся: парализованный страхом, обмяк в моих руках.

У него вновь пропал голос, и из открытого рта вырывались какие-то хриплые звуки.

Я вытащил Йокума из дома. Его разутые ноги безвольно простучали по ступенькам, затем поволоклись по размокшей глине. За моей спиной вовсю трещал огонь, с необыкновенной скоростью пожиравший ветхую деревянную постройку.

Добравшись до желтого кабриолета, я затолкал обезумевшего от ужаса Йокума на заднее сиденье, а сам сел за руль и тронул машину с места.

На третьей развилке шоссе Кирквуд я повернул налево и очутился на дороге, огибающей Лоурел-Каньон. Вдали уже выли сирены, над каньоном поднимался столб серого дыма.

На пересечении Лоурел-стрит и шоссе Малхолланд мне пришлось остановиться, чтобы пропустить три пожарные машины, мчавшееся в сторону железнодорожных путей. Затем я медленно повел машину к вершине холма, по какой-то наезженной грязной колее.

Йокум сидел неподвижно, опустив голову на колени.

Когда он наконец выпрямился, у него было такое выражение, будто он несколько дней напролет глушил мексиканскую водку. — Вы сожгли мои деньги, — простонал он.

Я оглядел простиравшуюся внизу долину, белую плотину и горы, высившиеся на той стороне реки. Мне вдруг стало не по себе. Донован не подавал никаких команд, бросил меня на произвол судьбы.

— Всю свою жизнь я хотел собрать хоть немного денег, — прошептал Йокум. — А вы сожгли их.

В его голосе теперь слышался не страх, а горький упрек. Он был в отчаянии.

— Посмотрите на меня. Взгляните, на кого я стал похож. — Он расстегнул перепачканный пиджак и показал свое дряблое тщедушное тело. — Я скоро умру. Мне хотелось хоть раз пожить по-человечески, а вы лишили меня этой возможности.

Йокум уже забыл о том, что шантажировал меня. Ему казалось, что это я поступил нечестно и жестоко.

Он выбрался из машины и подошел к краю обрыва.

— Мне тридцать восемь лет, — продолжал он. — Вот уже много лет я питаюсь чем попало, у меня уже нет сил зарабатывать на жизнь. Я болен, меня все чаще мучает кашель, иногда пропадает голос. А для работы нужны сильные и здоровые. Не такие, как я!

Он повернулся, посмотрел на меня бесцветным взглядом.

— Лишь один раз, когда я заболел брюшным тифом, меня на три месяца положили в госпиталь. Я лежал в комнате, где, кроме меня, находилось два десятка других парней, но все равно это было лучшее время в моей жизни. Меня кормили, за мной ухаживали. А я только и думал о том, как здорово было бы лежать в отдельной комнате, со звонком, которым можно вызвать сиделку, и всем, что может понадобиться больному человеку. Это совсем не так плохо — умереть по первому разряду. Вот о чем я мечтал последние годы!

Он усмехнулся, обнажив гнилые зубы. Казалось, ему было приятно рассказывать мне о своих невзгодах.

— Когда Донован попал в аварию, я сделал несколько снимков на месте падения самолета и сразу опубликовал в газете — удача была на моей стороне, ведь в Финиксе я оказался единственным фотографом. А сколько мне заплатили? Десять баксов! Другой бы выторговал втрое больше, но они знали, как я нуждаюсь в деньгах. Когда сидишь без цента в кармане, с тобой никто не считается — даже те, кому ты приносишь известность.

Он снова улыбнулся — словно радовался тому, что в жизни столько несправедливости.

— Чтобы заработать несколько долларов, я согласился сделать фоторепортаж для одной бульварной газетенки и заснял Донована в морге. Размотав бинты, я увидел пустой череп и сфотографировал его. Тогда у меня еще не было никого плана. Откуда я мог знать — может, у покойников всегда вынимают мозг? Затем я заснял вашу лабораторию. Ночью, через окно. И только на фотографии разглядел что-то бесформенное, плававшее в стеклянном сосуде. Присмотревшись, я понял, что это и есть недостающий мозг Донована. И еще мне стало ясно, что вы задумали что-то серьезное. Ведь никто не станет просто ради забавы вытаскивать у человека мозги и держать их в склянке, словно аквариумных рыбок.

Он засмеялся, довольный свой шуткой.