Мы решили не брать с собой в Конапах ничего из нашего старого дома на станции Вашингтон. У индейцев был такой обычай: каждые семь лет сжигать свои вигвамы, чтобы не дать в них поселиться злым духам. Мы последуем их древнему примеру. Атмосфера несчастья слишком глубоко въелась в нашу обстановку, мы хотим обновления. Я имею в виду не только мебель.
Завтра мы уезжаем. Перед отъездом я хочу избавиться от всех своих мыслей, касавшихся эксперимента с мозгом Донована.
Я доказал, что в определенных условиях ткани человеческого мозга могут продолжать жить и даже развиваться. Но важнее другое. В результате этих опытов я пришел к убеждению, что наука не в силах искусственным путем воспроизвести процесс развития человеческой мысли. Тут природа поставила нам барьеры, которые мы никогда не сможем преодолеть.
Наш мозг способен конструировать механические и электронные приборы, разрабатывать различные технологические процессы и даже концепции мироздания. Но мы не можем придумать искренность, дружбу, любовь. Чтобы творить добро, человечество должно сначала дорасти до этого понятия.
Человек может создавать лишь то, что заложено в нем. Вот и все.
Перевел с английского Михаил Массур
Игорь Козлов
ЧЕРНАЯ КРОВЬ
В ночной тишине, пугая редких прохожих вспышками мигалки, «уазик» канареечного цвета летел к намеченной цели. В его салоне был полный джентльменский набор: следователь Иван Петрович Бобров, медэксперт Исаак Ильич Краковский, криминалист Воло-буев, дежурный оперативник Саша Махорин.
Правда, находился в этой компании один инородный элемент — студент-практикант Коля Ладушкин, который впервые участвовал в настоящем следствии и поэтому нетерпеливо ерзал на сиденье, возбужденно шмыгал носом, постоянно облизывал пересохшие губы.
— Ты, Коля, ведешь себя как наш героический исковый пес Тарзан, — усмехнувшись, сказал Махорин. — Тот тоже, когда на дело едет, от старания хвостом по полу стучит.
— А почему кинолога не взяли? — не уловив иронии, серьезно спросил Ладушкин.
— Да вроде на этот раз ни к чему, — пояснил оперативник. — Товарищи из райотдела сообщили — чистое самоубийство. Соблюдем формальности — и по хатам. Правильно я мыслю, Иван Петрович?
Следователь промолчал, недовольно цыкнул зубом. Из чего Махорин сделал вывод, что у «шефа» опять разболелся бок и лучше к нему не приставать.
А обстоятельства происшествия были такие. В воскресенье вечером, вернувшись с дачи, Клавдия Ивановна Арланова обнаружила на полу гостиной своего супруга — бывшего персонального пенсионера союзного значения, бывшего первого секретаря обкома КПСС Василия Сергеевича Арланова, с огнестрельной раной черепной коробки и зажатым в кулаке пистолетом системы «парабеллум».
Для начала Клавдия Ивановна хлопнулась в обморок, а потом, очнувшись, сразу позвонила в милицию, потому как «Скорую помощь» вызывать было бессмысленно.
«Уазик» вкатил в просторный «номенклатурный» двор, остановился у подъезда. Спецов, как положено, встречал участковый инспектор.
— Капитан Молодчий, — представился он. — Там, наверху, наши сыскари караулят. Понятых я уже подобрал.
— Молодец, — похвалил его следователь и направился к лифту. За ним последовала «вся королевская рать».
— Ты убиенного когда-нибудь видел? — обращаясь к Ладушкину, зловеще прошептал Махорин.
— Н-е-е, — тихо проблеял Коля.
— Тогда крепись, старик. Зрелище то еще…
На лестничной клетке у квартиры пострадавшего сразу стало тесно, милиция, понятые, оперативники… Ладушкин обратил внимание на женщину, сидящую в кресле, равнодушно глядевшую на всю эту толпу широко раскрытыми огромными глазами. Видимо, это была жена самоубийцы. Коля думал, что следователь обратится к ней, но Бобров сначала выслушал короткие четкие доклады представителей райотдела.
— Мы до вашего приезда ничего не трогали. Сами понимаете, случай не совсем ординарный.
Правильно сделали. Начнем, помолясь… — И действительно, следователь, достав из кармана газету, расстелил ее и встал на колени.
Ладушкин обалдел. Но когда увидел в руках Боброва неизвестно откуда возникшую лупу, то понял, что он осматривает ворсистый коврик перед дверью. Эксперт-криминалист Волобуев примостился рядом.
— Хорошая вещь, — деловито сказал Бобров. — На ней, пожалуй, образцы грунта со всех подошв остаются. Как думаешь, Владимир Павлович?
— Точно, — подтвердил Волобуев.
— Давай аккуратненько оформляй этот коврик как вещдок, а потом изучай замок — нет ли признаков, что его открывали неродным ключом. — И, перехватив удивленный взгляд криминалиста, пояснил: Часто в последнее время «слуги народа» лично… стали уходить в мир иной. Так вот, чтобы не было к нам никаких нареканий, чтобы нынешняя пресса пузыри не пускала, все станем делать по полной программе и тщательно.
— О-хо-хо, — тяжко вздохнул Волобуев, но спорить не стал.