Искатель. 1995. Выпуск №2

— Чудак ты, Коля… Как ты понял, я не собирался долго скрывать содеянное. Но и дурачить родную контору тоже не хотел, недостойно отвлекать ее силы на этого негодяя. А тебе все равно учиться надо… Мне твоя шустрость понравилась. Теперь и умирать не страшно. В надежные руки дело передаю.

Ладушкин невольно посмотрел на свои ладони, пальцы все еще судорожно сжимали пакет с жуткой надписью.

— А это куда? — растерянно спросил он.

— Куда хочешь, — усмехнулся Бобров. — Роль наставника я исполнил до конца… Теперь я для тебя — преступник. Сейчас будешь задерживать или как?

Коля даже вздрогнул и тихо сказал:

— Нет. Не сейчас.

— И на том спасибо. — Иван Петрович встал и вышел из кабинета.

* * *

На следующий день труп Боброва был обнаружен в его холостяцкой квартире. Он застрелился из табельного оружия. В кухне на столе лежала записка: «Не хочу подвергать себя бессмысленной физической боли. Моральных мук не испытываю. Всем привет…»

Артур Конан Дойл

ВИНА КАПИТАНА ФАУЛЕРА

Некоторые из обстоятельств гибели небезызвестной красавицы мамзель Эны Гарнье, ставшие достоянием прессы, а также отказ капитана Фаулера — обвиняемого по возбужденному в связи с этой трагедией делу — от дачи показаний в полицейском суде [1]

обратили на себя пристальное внимание публики, еще более возросшее после заявления капитана о том, что он, хотя покамест и воздерживается от каких-либо объяснений, уже избрал для себя необычный и, как должно стать очевидным, убедительный способ защиты. Немало кривотолков породили также слова адвоката, высказавшегося в том смысле, что сама сущность дела не позволяет обнародовать всех его обстоятельств на стадии слушания в полицейском суде, однако же суду присяжных будет представлено исчерпывающее объяснение. И наконец, нежелание арестованного воспользоваться положенной адвокатской помощью и его решимость самолично осуществлять свою защиту на предстоящем процессе довели любопытство публики до высочайшего накала.

В суде присяжных обвинение очень умело построило свои доводы, которые, по всеобщему мнению, были весьма изобличающими, поскольку не оставляли ни тени сомнения в том, что у капитана и прежде случались вспышки ревности, по меньшей мере одна из которых закончилась бурной сценой.

Капитан Джон Фаулер бесстрастно выслушивал показания свидетелей обвинения, никого не прерывая и не пытаясь возражать.

Когда наконец ему позволили обратиться к присяжным, он встал со скамьи и подошел к барьеру.

Обыкновенной внешность капитана Фаулера назвать никак было нельзя. Все черты его смугловатого, украшенного черными усами лица свидетельствовали о внутренней энергии и мужественности характера. Держался он совершенно спокойно и уверенно. Достав бумаги из кармана, подсудимый зачитал помещенное ниже сообщение, которое в переполненном зале суда произвело на всех незабываемое впечатление.

«Прежде всего, господа присяжные заседатели, мне хотелось бы сказать, что, хотя личный мой достаток весьма ограничен, сегодня благодаря щедрости моих собратьев-офицеров меня могли бы защищать лучшие таланты адвокатского сословия. Я отклонил посредничество адвокатов и решил сам защищать себя, но вовсе не потому, что прямые и правдивые слова из уст главного участника этой ужасной трагедии скажут вам больше, чем любое изложение обстоятельств, подготовленное профессиональным юристом.

Сознание вины побудило бы меня прибегнуть к услугам защитников, однако же я глубоко убежден в своей невиновности и посему выступаю перед вами сам, надеясь, что моя откровенная и не-приукрашенная исповедь вместе со здравым смыслом сослужат мне здесь лучшую службу, нежели доводы самого ученого из адвокатов.

Суд снисходительно позволил мне набросать письменные заметки, с тем чтобы я смог привести здесь некоторые выдержки из разговоров и ничего не выпустить из того, что я вам намерен сообщить.

Всем известно, что два месяца назад при разбирательстве в полицейском суде я отказался давать показания. Сегодня этот факт упоминался в качестве подтверждения моей виновности. В полицейском суде я также заявил, что некоторое время вынужден буду хранить молчание. Тогда это восприняли как уловку с моей стороны. Но вот мое вынужденное молчание кончилось, и теперь я волен вам рассказать не только про то, что же в действительности произошло, но и про обстоятельства, прежде мне ничего не позволявшие говорить в свое оправдание. Я объясню вам суть мной содеянного и причины, побудившие меня поступить именно так, а не иначе. Если вы, мои сограждане, сочтете, что мной совершено преступление, то не стану сетовать и беспрекословно соглашусь с любым наказанием, которого я, по вашему мнению, заслуживаю.