Искатель. 1997. Выпуск №2

Он скучал по вольной жизни без режима, обязательств, утреннего подъема в семь часов. И хотя понимал, что эта вольная жизнь не может длиться долго, что его либо посадят, либо убьют, либо заберут в больницу, все равно скучал по ней. Сергею тяжело было вести со старухой Бахметьевой разговоры, которые были для него слишком сложными и заумными. Открыто признаваться в непонимании не хотелось, юношеский гонор играл, поэтому приходилось слушать и с важным видом кивать, будто соглашаясь. Ему казалось, что Софья попадается на эту удочку и видит в нем достойного и интересного собеседника. С одной стороны, конечно, лестно, но с другой… Сесть бы сейчас с корешами, ударить по пиву, потрепаться о всякой ерунде, не особо выбирая слова и обильно пересыпая свою речь жаргонными словечками. С Бахметьевой он почему-то стеснялся разговаривать так, как привык, а говорить по-другому ему еще было трудно. Практики нет.

В какой-то момент, примерно через месяц после выздоровления, Суриков сорвался. Он страшно устал от напряжения, в котором постоянно находился в присутствии своей хозяйки, ему стало невыносимо скучно, и он махнул рукой на все запреты и мечты о квартире, прогулял рабочий день и рванул в тот район, где раньше кучковался с корешами. Найти приятелей оказалось несложным, и встречен он был радостно. Посыпались вопросы: куда пропал, где был. Не виделись они давно, с тех пор еще, как дядя Петя исчез окончательно с горизонта и стало ясно, что в ближайшее время поступлений не предвидится и долг Сереже отдать не удастся. С приятелями тут же закатились на чью-то хату, глотнули какой-то смеси (по случаю возвращения блудного друга «колес» отсыпали бесплатно) и оттянулись по полной программе. С девками и с забойной музыкой. Давно уже Сурикову не было так легко и хорошо. Не надо ни во что вникать, мозги напрягать, сдерживать себя. Полная свобода! Вечный кайф!

Через два дня хату пришлось освобождать, вернулись хозяева. Сергею даже в голову не пришло позвонить старухе, предупредить, что ночевать не будет. Он в тот момент был уверен, что никогда не вернется к ней. Да пошла она со своей квартирой! Будет он ради какой-то задрипанной квартиры жизнь свою губить. Очень надо. Правила у нее, требования, и вообще мудреная она какая-то. Нет, не по нему такая жизнь. Лучше с корешами. Они простые и свои в доску.

Еще четыре дня он провел в привычных скитаниях, ночевал где придется, когда с компанией, а когда и один. Через неделю после ухода из дома Бахметьевой он впервые подумал о том, как же старуха там без него. Он-то без нее нормально, можно даже сказать – отлично, а вот она… Старая же совсем, даже в магазин с трудом ходит. Почему-то вспомнилось, что Софья Илларионовна просила его оконные щели утеплителем проложить, зима на носу, в комнате холодно. Он обещал, но не сделал. В выходной собирался.

Ему было страшно признаться себе, что он скучает по своей хозяйке. Он никогда в жизни ни по кому не скучал, даже по матери-алкоголичке. Решение вернуться зрело трудно, он боялся гнева старухи, выговоров и нравоучений. Последней каплей стало появление того типа, которому Сергей задолжал деньги.

К Софье он приполз избитый, с кровоточащей губой, в разорванной куртке. Старуха ни слова не сказала, отправила его в ванную, потом снова, как раньше, уложила в постель и поила своими чудодейственными отварами. Наутро только спросила:

– На работу пойдешь или как?

– Не знаю, – осторожно ответил Сергей. – Если не выгоните – пойду.

– А если выгоню?

– Тогда не пойду. Какая ж тут работа, когда ночевать негде.

– Иди работай, – сухо сказала Бахметьева. – Если тебя, конечно, за прогул не уволили. Вечером поговорим.

Его не уволили. Какой смысл увольнять грузчика? Можно подумать, на эту работу кандидаты в очереди давятся. Из зарплаты вычли, это само собой, но рады были до смерти, что вообще вернулся. Чувствовал себя Суриков не очень хорошо, все-таки неделя вольной жизни сказалась, но доработал до закрытия магазина и поплелся домой, ожидая взбучки.

Взбучки как таковой, однако, не последовало. Но это было еще хуже. Софья молча подала ему ужин и села напротив за стол, подперев рукой подбородок.

– Значит, так, Сереженька, – сказала она почти ласково. – Есть вещи, которые можно делать только один раз в жизни. Можно, конечно, их совсем не делать, но это трудно. Мало кому удается. Все их делают. Вопрос в том, сколько раз. Так вот, те вещи, о которых я говорю, стыдно и глупо делать дважды, а то и трижды. Один раз – это нормально и простительно. Но не больше. Ты понимаешь, к чему я клоню?

– Нет пока, – пробормотал он с набитым ртом. Обыкновенные макароны с сосисками казались ему самой чудесной едой на свете.