Искатель. 1997. Выпуск №2

Рабам, как показывает история, не приходит в голову устраивать забастовки и демонстрировать неповиновение. Они поднимают бунт и убивают хозяев. Наверное, именно этим отличается рабская психология от психологии свободного человека…

Он снова мучился в своем кошмарном сне и проснулся весь в поту. Часы показывали половину седьмого утра. Нет смысла пытаться уснуть снова, все равно через полчаса зазвенит будильник и придется вставать, готовить себе завтрак и тащиться на ненавистную, давно опостылевшую работу. Ничего, он еще помучается несколько месяцев, а потом рванет когти в свободную богатую жизнь.

Виталий уже вышел из душа и жарил на кухне яичницу, когда раздался звонок в дверь. Кого принесло в такую рань?

– Кто там? – осторожно спросил он.

– Шкарбуль Виталий Юрьевич? Откройте, пожалуйста, милиция.

Опять небось вопросы задавать будут. Все никак преступника не найдут, который мать с отчимом грохнул. Ну пусть ищут, это их обязанность.

Он щелкнул замком, открыл дверь и сразу понял, что на этот раз вопросов задавать ему не будут.

* * *

Миновали новогодние праздники и Рождество, все приказы были подписаны, и майор Образцова приступила к работе в следственном комитете в Москве. В конце января кто-то из новых коллег остановил ее в коридоре.

– Татьяна Григорьевна, вы ведь раньше в Петербурге работали?

– Да.

– Новость знаете? У вас там против группы сотрудников дело возбудили. Там, оказывается, целая организация была с участием работников милиции и судмедэкспертов. Втирались в доверие к одиноким старикам, убивали их, эксперты давали заключение о естественной смерти, а соучастники из нотариата делали генеральные доверенности с поддельными подписями владельцев квартир. Лихо, да?

– Да, – согласилась Татьяна, – лихо.

Действительно, лихо. Не зря слушок был, что эту банду никому не поймать. Как тут поймаешь, когда свои же милиционеры прикрывают. И не вскрылось бы, если бы жадность не одолела, если бы не позарились на легкую добычу. Был бы Суриков похитрее, не путался в показаниях – и все сошло бы гладко.

От такой банды ноги не унесешь. И Суриков не уберегся бы, если бы она оставила его в Питере. Так что же все-таки важнее, интересы правосудия и справедливости или человеческая жизнь?

Нет ответа…

Декабрь 1996 г.

Юрий Маслов

БУНТ БЕЛОГО МАВРА

Дверь сухо щелкнула, и в денник вошли двое: тренер, плотный, среднего роста человек с отвислыми склеротическими щеками, и доктор. Мавр узнал его сразу – по белому халату и небольшому чемоданчику с красным крестом.

– Ну что, Мавруша, – ласково проговорил доктор, доставая блестящую костяную трубочку стетоскопа, – лихо тебе приходится?.. Молчишь? Эх ты, бунтарь-одиночка!

– Гордая скотина! – подтвердил тренер. – Четвертые сутки не жрет.

– А пьет?

– Пьет, но втихую… Что с ним случилось – ума не приложу.

– А ты подумай, Сергей Петрович, подумай, одному мне его не вылечить. – Доктор улыбнулся и замер. – Так, мотор отличный… Легкие. Даже хрипоты не слышно. А как у него стул?

– А какой бы у тебя был, если бы ты четыре дня не ел? – ехидно переспросил тренер.

– Да-а! – Доктор почесал затылок. – Температуру, что ль ему смерить?

– Мерили. Нормальная.

– Может, голова у него болит?

– Может, и болит, – согласился тренер и вдруг неожиданно оживился. – Слушай, а потрясения у лошадей бывают?

– Какие потрясения? – не понял доктор.

– Ну, нервные… Как у людей?

– Отчего же не бывают, бывают. Редко только. А что? С ним что-нибудь случилось?

– Да как тебе сказать, – тренер задумчиво потер переносицу, – обидели его, по-моему…

Оставшись один, Мавр закрыл глаза, уткнулся лбом в щербатую стену конюшни и погрузился в размышления. Размышлял он по-своему, по-лошадиному, без всякой связи и логики. Но в этом была своя прелесть. Услужливая память выхватывала из прошлого самое яркое, интересное, впечатляющее, а будничность оставалась за бортом. Ее можно было и не вспоминать.

Первое, что Мавр вспомнил, – это луг, солнце и свою мать – добрую рыжую кобылу Агату. Что было перед этим, Мавр, как ни силился, вспомнить не мог. Если бы он соображал, то понял бы, что в этом вопросе бессилен и гений. Кто может рассказать о своих впечатлениях в утробе матери?

Родился Мавр ночью, а к обеду своего первого в жизни дня уже бодро пошатывался на высоких, тонких, обутых в белые полусапожки ногах. Мавр был чистокровным «англичанином». Его генеалогическая ветвь тянулась от знаменитого Херри-Она, но даже он – основатель рода и великий скакун – лопнул бы от зависти, увидев, во что обут его далекий наследник.

Первым ахнул старший конюх завода, носивший странную, но очень подходившую к нему фамилию – Филин.

– Мать честная!.. Борис, – крикнул он своему приятелю-жокею, – ты посмотри на этого аристократа. Чулки-то какие нацепил!

– Да-а, – протянул тот и добавил многозначительно: – Из белых ворон надо полагать. Как назвали-то?

– Мавр.

Белый Мавр… Звучит. – Приятель рассмеялся и, очень довольный собой, пошел дальше. – Добрый конь должен быть, добрый.

В этом он был прав. Конь действительно обещал быть добрым.