— Но ведь он — слуга, а я… Кстати, а кто я — для тебя? — вдруг спросил Ганин, не отводя взгляда от ее лица.
Снежана прищурила глаз.
— Ты — Мой Художник, а я — твоя Муза. Согласись, что, когда говорит Муза, Художник умолкает и трудится без вопросов до тех пор, пока работа не будет закончена, а потом принимается за новую — и так далее.
— Значит, все-таки слуга, даже, я бы сказал, раб… — Лицо Ганина исказила кислая, как от оскомины, гримаса.
— Все мы чьи-то рабы, — пожав обнаженными плечами, философски заметила Снежана. — Думаешь, там, — она указала пальцем на небо, — не рабы? Все рабы всех: ты — мой, я — его, он — еще кого-то… Когда ты понимаешь это, жить становится легче как-то, спокойнее… Советую тебе принять такой образ мыслей, и тогда тебе будет хорошо со мной. Нам предстоит еще очень долгое и плодотворное сотрудничество, — она широко улыбнулась и игриво щелкнула Ганина по носу.
Ганин замолчал. Говорить больше не хотелось.
— Эй, Леша, Леш… Ну не дуйся! Скоро ты привыкнешь и поймешь, что лучшей жизни у тебя никогда не было и не будет!
Но Ганин уже отвернулся и смотрел в окно. Его захватила другая мысль — посмотреть, как карета пересечет ту полосу тумана, до которой ему не удалось добраться на лошади утром. И действительно, ожидания Ганина оказались не напрасны — туман стремительно приближался, и вот уже карета «нырнула» в самую гущу. Вокруг ничего не было видно, кроме белесой ваты. Ощущение — будто влетаешь на самолете в кучевые облака…
— Интересно, а почему я не мог приблизиться к этому туману? И куда он ведет нас?
— Ничего интересного, — тут же ответила Снежана. — Я просто посадила тебя на поводок, так что куда бы ты ни пошел, все равно вернулся бы к своей конуре. А за туманом все равно ничего нет. Даже если бы ты вошел в него, ты бы никуда не пришел.
— Как — никуда?.. — не понял Ганин и удивленно уставился на Снежану.
— Так. Просто никуда. Ты все равно не поймешь, глупыш. Вы, люди, считаете себя такими умными, что деваться некуда — мы и в космос, мол, летаем, и на дно океана опускаемся… Фи! — презрительно сморщила носик Снежана, — а не понимаете, что как были мурашами, так мурашами и остались. Все ваши «космосы» — это как лесная полянка для мураша, а полянка эта — посреди огромного леса, а за лесом — миллионы километров равнин, а равнины — на континенте, а за континентом — другой, а там — тропики, пустыня, горы, ледяная бездна, океан… Мурашу и представить невозможно, даже что такое «лес» как понятие, а про океан, или пустыню, или тундру ему и твердить бесполезно! Так что, Леш, я и говорю — лучше вопросов не задавай. Бить я тебя не буду, ты — человек умный, сам все понимаешь. Головка у тебя лопнет даже от того, что знаю я, а уж мой отец… Больше него знает только Создатель… — тут она выразительно показала глазами на небо.
Ганину опять расхотелось говорить, и он скис. К горлу подступил горький комок обиды. Эта новая Снежана уже начинала порядком раздражать его, с ней он постоянно чувствовал себя униженным. Его собственное положение при Снежане напоминало положение щенка на коротком поводке, который вроде бы и рвется побегать вдоволь на воле, но строгая хозяйка все время одергивает поводок, да так, что шея начинает болеть от ошейника. Ему стало душно, воздуха не хватало, он взялся рукой за горло, но в этот момент Снежана подсела к нему поближе и быстро стала обмахивать его лицо веером. Ганину сразу полегчало… Потом Снежана провела рукой по его лицу, и у Ганина перед глазами засверкал какой-то розовый то ли порошок, то ли снег, голова закружилась, и он постепенно погрузился в каскад радужных то ли сновидений, то ли фантазий. Он бегал и купался в розовых облаках, ел и пил их — они были необыкновенно вкусными, сладкими и сочными, — а рядом с ним бегал веселый щенок, радостно лаял и лизал его обнаженные пятки…
— …Ну вот мы и приехали, Художник! — донесся До него веселый голос Снежаны.
Дверца кареты открылась, Ганин вышел из нее и обомлел — перед ним стоял розовый замок на холме, точь-в-точь такой же, какой он написал на своей картине. А вот и дорожка, ведущая к нему, беседка, пруд, сосновый перелесок…
— Добро пожаловать Художник! — воскликнула Снежана. — Ну а теперь ты можешь повести меня во-он к тем подъемным воротам!
Ганин взял Снежану под ручку, и они вместе отправились к раскрытым воротам розового замка. Прислуга осталась у кареты.
— Интересно, если мы приехали на прием, почему замок выглядит таким безлюдным? — спросил Ганин, недоуменно озираясь по сторонам. — Где гости, экипажи, прислуга?
— А им и не нужно приезжать так, как прибыли сюда мы. Они могут появиться где и когда угодно каким угодно способом, — бесстрастным тоном произнесла Снежана, даже не взглянув на Ганина, словно излагала такие прописные истины, которые не знать просто стыдно.
— И ты — тоже? — постаравшись не подать виду, что его это задело, невозмутимо спросил Ганин.
— И я. Просто этого не можешь сделать ты, потому нам и понадобился весь этот экипаж. Ты все равно ничего не поймешь, милый, лучше смотри, что будет дальше!