Искатель. 2013. Выпуск №9

Но с тех пор повелось. Частенько Галина к ней захаживать стала. То в углу сидит, не подходит, вздыхает, то подойдет, на кровать сядет, и опять — зачем да зачем? Анастасия даже свыклась с ней, бояться перестала. Сидит молча, слушает ее стенания. Та и уходит восвояси под утро. Как-то долго не приходила, Новый год на носу, метель завьюжила, Анастасия думала, что все, ушла навсегда. Только и смогла ей сказать: «Прости!» А что еще скажешь? Но как-то среди ночи проснулась оттого, что жарко ей. Испугалась, думала, свечу забыла потушить и горит теперь. Глаза открыла, видит — постель пламенем объята. И странно как-то — нигде огня больше нет, только здесь, на кровати. Села Анастасия рывком, встать хотела, да не тут-то было. Будто не пускает кто. Чувствует, волосы на голове шевелятся, рукой дотронулась — а там языки пламени пляшут. Вдруг рядом совсем стон раздался, видит — Гриша лежит на кровати. Черный уже, обгорел, стонет от боли. Она помочь ему хочет, да не может, будто сковало ее всю. А Гриша глаза раскрыл, и в них такая мука, такая боль… и укоризненно так спрашивает обугленными губами: «Зачем ты, Уля… погубила нас? Я любил…» Тут огонь пожирает его, и вот уже только косточки черные на кровати лежат. Снова Анастасия без чувств падает, а утром, когда в себя приходит, видит — постель черная… А через два дня, в особенно лютый мороз, вечером, сестра Анастасия еще спать не ложилась, вечернюю молитву заканчивала, смех послышался за спиной, голоса веселые такие. Оборачивается — Галина с Гришей за руки держатся, счастливые, довольные… Целуются прямо перед иконами и говорят в один голос: «Прощаем мы тебя, Ульяна…» За ними еще кто-то прячется, Анастасия всматривается — Дима! И он пожаловал. Не страшась света белого, подходит к ней и прямо в губы ее целует. А поцелуй холодный такой, будто змея кусает — и сладко и больно. Когда отрывается Дима от Анастасии, видит она, что в крови он весь, на руки свои посмотрела, а они в крови по локоть… с губ тоже кровь капает… Завыла Анастасия, по полу катается, потом успокоилась, встала привела себя в порядок. Вышла на улицу и пошла на реку.

Прорубь, где монахини воду набирают, обледенела вся, вода холодная, пар от нее идет. Анастасия одежду монашескую аккуратно сняла, возле проруби сложила. Стоит нагая, а холода не чувствует совсем, в черную бездну всматривается. Перекрестилась и тихо в воду сошла…

Утром сестра Ефросинья пошла к проруби воды набрать и нашла одежду. Недоуменно осмотрелась вокруг — и закричала от ужаса, закрыв лицо руками: из-подо льда на нее смотрели широко раскрытые мертвые глаза сестры Анастасии…

Но Ефросинья, хоть и не слишком смышлена была, а ума хватило сразу к матушке побежать. Вбежала, задыхается, глаза вытаращила, матушка смотрит строго:

— Чего тебе? Что ты как оглашенная?

— Матушка! Там! Там… ой, не могу! Язык не поворачивается!

— Ну уж будь добра, поверни его!

— Там сестра Анастасия утопла! Глазищами из-подо льда так и зыркает!

— Что ты несешь, дура! Как утопла?

— Не знаю. Только одежда ее на берегу осталась… Сама, значит…

— Молчи! Этого нам еще не хватало! А ты не перепутала ничего? Может, показалось спросонья?

— Ох, уж и не знаю теперь, может, и правда привиделось?

Матушка уже одевалась.

— Идем, покажи.

Ефросинья остановилась немного поодаль проруби.

— Сами идите, матушка, не могу я…

Настоятельница подошла, походила вокруг, отошла подальше, вздрогнула, отвернулась и перекрестилась. Не обманула Ефросинья, и не показалось ей.

— Одежду забери, пойдем отсюда.

— А с ней что? Так и оставим?

— А что с ней? Течением отнесет… Теперь что? Молчи только! Знаю, болтаешь, смотри у меня! Выгоню! По миру пойдешь!

— Да что вы, матушка! Неужто я не понимаю! Чай, не совсем дура…

— Вот и хорошо, что не дура. — И сочла нужным прибавить: — Бес ее одолел… Бесноватая была, прости Господи! Тихая, тихая, а себе на уме… странная совсем. Молись, сестра, чтобы в тебя бес не вселился.

— Да что вы, матушка! Упаси Господи! — Ефросинья начала истово креститься. — А что скажем, как спросят? Куда она делась?

— Куда, куда… Ушла поутру… Была монахиня, нет монахини… насильно не держим. Бог ей в помощь, а ветер в спину. Куда пошла, не ведаем… Так-то… запомнила?

Ефросинья закивала.

— А одежу куда?

— Мне давай, скажу: вернула… все, иди, устала я…

Ефросинья, крестясь, ушла, оставив матушку Елизавету одну.

Елизавета закрыла дверь кабинета и открыла потайной сейф. Вытащила оттуда причудливую шкатулку, поставила на стол и откинула крышку. Монеты. Старинные, потемневшие… золотые, должно… Дар сестры Анастасии монастырю. Вздохнула. Права она оказалась — был у девки камень за пазухой. Говорила что-то про то, что чокнутым муж стал, клады мерещились… видимо, не только мерещились. Может, мужа-то она и сожгла из-за этого? А потом совесть замучила, отмолить грехи захотела… А вон оно как вышло — не получилось отмолить-то… н-да… Настоятельница закрыла шкатулку и убрала обратно в тайник. Что теперь делать с этим? Дар греховный, но манкий… Большое богатство, видно… Ладно, потом подумает, жизнь — она длинная…